После переворота Воронцовы оказались в опале, а Строганов, напротив, занял видное положение при дворе Екатерины II. К 1764 году он принял окончательное решение развестись с Анной Михайловной. Сначала граф обратился с просьбой о расторжении брака к императрице. Прежде нередко случалось, что одно слово государыни приводило к разводу супругов. В семействе Воронцовых подобный пример уже был. Марта Вильмот записала со слов Дашковой рассказ о первом замужестве ее матери девицы Сурминой: «Госпожа Сурмина, чье состояние составляло очень большую сумму, еще девочкой была выдана замуж за князя Юрия Долгорукова. Вскоре после этого семья Долгоруковых попала в опалу, и императрица Анна приговорила князя к пожизненному изгнанию в Сибирь. Мать Сурминой… бросилась к ногам императрицы, умоляя разрешить развод дочери, получила разрешение и через несколько месяцев выдала ее замуж за графа Романа Воронцова». После возвращения Долгоруковых из ссылки в 1742 году бывшие супруги встретились. «Сурмина увидела своего мужа, который также сразу узнал ее. Оба были чрезвычайно смущены»
[436]. Однако ни о каком восстановлении прежнего брака не могло быть и речи.
Через четверть века семья Воронцовых оказалась в сходной ситуации. Отец Строгановой, бывший канцлер М. И. Воронцов, подтвердил желание, чтобы его дочь рассталась с мужем. Екатерина II с сочувствием отнеслась к «сей домашней печали», но напомнила, что развод — дело церковное, в которое она не имеет права вмешиваться. «Для меня все равно: графиня Анна Михайловна Строгановою ли называться будет или Воронцовою; и я всегда пребываю вам благосклонна»
[437], — писала она. Ничего не оставалось делать. Александр Сергеевич законным порядком подал прошение о разводе Санкт-Петербургскому архиерею.
Обоюдного согласия супругов считалось недостаточно. Для церковного расторжения брака требовались серьезные основания. Например, отсутствие детей. Но пара была слишком молодой и еще имела шанс обзавестись наследниками. Другой причиной могла стать супружеская неверность. В ней-то Строганов и обвинил жену. Такое поведение зятя оказалось ударом для семьи Анны Михайловны. Ее кузен С. Р. Воронцов писал брату Александру: «Строганов продолжает плохо отзываться о жене… Строганова печалится, больна. Ее мать говорит, что на это есть веская причина»
[438]. Оскорбленная супруга решила сама подать прошение о разводе архиерею и даже в Синод. Ее интересы представлял дядя Роман Илларионович, письмо к которому Анна Михайловна подписала: «Воронцова, бывшая по несчастью Строганова»
[439]. К этому времени она уже вернулась в дом родителей. Ее отец хоть и поддерживал дочь, но считал, что ей стоит ограничиться разъездом с мужем. «Что касается до окончания дела со Строгановым, — писал он племяннику Александру, — то оное и начала не имело, да и нечего начинать: довольно, что несчастная пара навек друг от друга разлучена»
[440].
Рассмотрение взаимных обвинений Строгановых затянулось, и в 1769 году Анна Михайловна умерла, так и не дождавшись расторжения брака. Делами ее наследства занялся кузен Александр. Из составленного им «Мнения», поданного императрице, известно, что при разъезде супруги полюбовно согласились о полном разделе имущества, «полный расчет учинили, и каждый свое к себе возвратили»
[441]. Пресловутые «седьмая и четвертая части» не были отданы Строганову. Двоюродная сестра покойной княгиня Дашкова в особой записке на высочайшее имя заявила, что мужу Анны Михайловны ничего не причитается, так как последняя, «живучи и умерши в доме матери своей, все тут и оставила»
[442].
Обычно, если семья оказывалась на грани разрыва, то родные, друзья и знакомые всеми силами стремились отговорить супругов от официального развода. Разъезд в таком случае воспринимался как более мягкая форма прекращения отношений. Благодаря ему расставшиеся пары могли существовать, не мешая друг другу, и оставаться в добром согласии. После смерти князя П. М. Дашкова Марта Вильмот писала о его покинутой жене: «Последние 5–6 лет молодая Дашкова жила безвыездно в деревне, совершенно в русском стиле, то есть проживая с мужем раздельно, но оставаясь с ним в прекрасных отношениях и переписываясь с ним при каждой оказии»
[443].
Родные, старавшиеся примирить мужа и жену, выставляли им на вид тот факт, что после расторжения брака их дети могут быть признаны незаконными. Чтобы оставить за детьми родовое имя и право наследования, многие пары соглашались терпеть друг друга. Дважды пытался разойтись с женой А. В. Суворов и оба раза отказывался от этого намерения, жалея дочь.
Супругой великого полководца стала княжна Варвара Ивановна Прозоровская, которая по рождению принадлежала к старомосковской аристократии. На сестре ее матери — Е. М. Голицыной — был женат фельдмаршал П. А. Румянцев. Невесту Александру Васильевичу подыскал отец, поскольку сам сын к женитьбе интереса не проявлял. Не сохранилось сведений ни о добрачных любовных увлечениях Суворова, ни о том, как сложилась его частная жизнь после разъезда с супругой. Похоже, что женщины вообще мало волновали героя. Тем не менее, получив предложение отца остепениться, он был рад устроить, наконец, семейный очаг. Существует мнение, что Прозоровские приняли предложение Суворова, поскольку отец невесты, отставной генерал-аншеф князь Иван Андреевич, промотал свое состояние. Варваре Ивановне в ту пору было 23 года, а жениху — 43. Александр Васильевич не блистал красотой и изысканными манерами. Девушка же, напротив, успела вкусить жизни в московском свете и перенять его привычки.
Свадьба состоялась в 1773 году. Письма Суворова к жене не сохранились. Вероятно, они были уничтожены при разрыве. Но в посланиях к третьим лицам Александр Васильевич в первые годы брака отзывался о супруге тепло. Однако привязать к себе ее сердце он не сумел, а возможно, и не стремился, полагая, что принесенных в церкви клятв достаточно. Тем временем под началом Суворова служил молодой племянник Николай. Он был всего тремя годами старше Варвары Ивановны, воевал в Польше, получил тяжелое ранение в руку. По протекции дяди его зачислили секунд-майором в Санкт-Петербургский драгунский полк.
Нам неизвестно, как молодой Суворов познакомился с Варварой Ивановной. Вероятно, привез в Москву письма, гостинцы и приветы. По слухам, уже к марту 1779 года между ними вспыхнул роман. Позднее, стараясь оправдаться, госпожа Суворова будет уверять, что Николай прибег к угрозам и насилию. В июне о случившемся узнал муж. Он отреагировал резко и болезненно. Полный разрыв с женой. Своему управляющему И. Д. Канищеву Суворов писал о супруге: «Как будет в Москве, то хоть все мои служители от нее отстанут… пусть нанимает… или скорее будет к матери». О вероломном племяннике же приказывал: «Его ко мне на двор не пускать»
[444].
