Хотя этому мини-эксперименту недоставало научной строгости, он вызвал волну интереса к микробам как возможной причине психических заболеваний. Несмотря на перспективность этой идеи, в последующие десятилетия ее безжалостно отбросили, отдав предпочтение теории психоанализа Зигмунда Фрейда. Вместо физиологических причин неврологических нарушений Фрейд выдвинул на первый план причины эмоциональные, которые, по его мнению, следовало искать в детских впечатлениях. Теория пользовалась успехом вплоть до тех пор, пока не выяснилось, что литий – гораздо более эффективное средство против маниакально-депрессивных состояний, чем беседы с психоаналитиком.
В первой половине ХХ века постепенно становилось понятно, что едва ли не все болезни вызываются микробами, но по-прежнему считалось, что воздействие микробов никак не распространяется на специфические заболевания мозга. Мы прекрасно понимаем, что бесполезно вести беседы, например, с больными почками, уговаривая их не барахлить, или с сердцем, прося его не останавливаться, – и просто поразительно, сколько усилий ушло на попытки излечить мозг от разных заболеваний одними только разговорами! Когда выходит из строя любой другой орган, мы сразу начинаем искать внешние причины, но когда сбои в работе дает ум – то есть мозг, – мы почему-то взваливаем всю вину на самого человека, на его родителей или на неправильный образ жизни.
Мозг – вероятно, в силу его особой роли в нашем самосознании и ощущении свободы воли, – не привлекал к себе внимания микробиологов вплоть до конца ХХ века. На рубеже столетий ученые обнаружили связь ряда микробов с психическими заболеваниями, но, перебрав множество подозреваемых, виновником многих болезней признали токсоплазму. Когда люди впервые заражаются этим паразитом, у них изредка появляются психиатрические симптомы вроде бреда или галлюцинаций, что может приводить к неверной постановке начального диагноза – шизофрении. Действительно, среди больных шизофренией токсоплазмоз наблюдается в три раза чаще, чем среди населения в целом, – и это, пожалуй, гораздо более значимая закономерность, чем любые из выявленных генетических связей.
Шизофреники – не единственные пациенты с психическими расстройствами, у которых часто обнаруживается токсоплазмоз. Оказалось, что он регулярно встречается также у людей, страдающих обсессивно-компульсивными расстройствами (ОКР), синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и синдромом Туретта; все перечисленные заболевания особенно распространились за последние несколько десятилетий. Старая забытая гипотеза о микробном происхождении психических расстройств вновь оказалась в центре внимания – но уже в другом ракурсе. Что, если не назначать виновными известных врагов вроде токсоплазмы, а проверить, не причастны ли к смутам внутри организма наши собственные, «родные» микробы?
Если бактерии действительно способны влиять на поведение своего хозяина, значит ли это, что пересадка чужой кишечной микрофлоры может вызвать изменения в личности реципиента – точно так же, как пересадка кишечных микробов тучных мышей худым заставляет последних толстеть? Конечно, мыши не могут отвечать на вопросы психологов, однако различным линиям мышей свойственны разные типы поведения – точно так же, как разным породам кошек и собак. Например, хорошо известно, что мыши одной лабораторной породы, BALB, отличаются робостью и нерешительностью, являя собой полную противоположность самоуверенным стадным мышам так называемой швейцарской породы. Именно эти мыши, различающиеся между собой так же заметно, как толстые и худые, и были выбраны как наиболее перспективные для эксперимента по «обмену характерами», проведенного в 2011 году.
Группа ученых из Университета Макмастера в Онтарио (Канада) выяснила, что если изменить состав кишечной микрофлоры у мышей при помощи антибиотиков, то они будут испытывать меньше тревоги при смене обстановки. Это навело исследователей на мысль: что, если передать невозмутимым мышам швейцарской породы тревожность от мышей породы BALB, пересадив им кишечных микробов? Они сделали мышам обеих пород перекрестные прививки, а потом устроили простое испытание. Ученые посадили мышей на возвышение внутри коробки и стали ждать, когда те наберутся смелости, слезут и начнут изучать обстановку. Оказалось, что швейцарские мыши, всегда смелые и решительные, после пересадки микробов, пересаженных от трусливых мышей колебались, прежде чем спуститься, в три раза дольше, чем делали это, когда имели лишь собственных микробов. И наоборот, боязливые мыши породы BALB, получив микрофлору смелых швейцарских мышей, становились куда храбрее и спускались с возвышения быстрее обычного.
Если вам не по душе мысль о том, что врожденные качества перевешивают приобретенные, а ваша уникальная личность – не столько плод ваших осознанных усилий, сколько продукт унаследованных генов, то что вы скажете о такой научной гипотезе, согласно которой характер личности определяют бактерии, живущие в кишечнике? Мыши, лишенные микробов, асоциальны: они предпочитают держаться поодиночке, избегая общения с другими мышами. Если мыши, имеющие нормальную микрофлору, охотно подходят «знакомиться» к любым новичкам, которых подсаживают к ним в клетку, то безмикробные стараются держаться только знакомых мышей. Похоже, уже само обладание кишечными микробами делает мышей более дружелюбными. Впору задуматься о природе дружбы: как знать, может быть, и наша микрофлора влияет на то, к кому мы чувствуем расположение?
В Центральной Америке живет группа летучих мышей, у которых в верхней части каждого крыла, возле плеча, имеется что-то вроде надреза. Это не раны, а маленькие кожные железы, похожие на мешки, отчего эта группа видов и получила название мешкокрылых (их еще называют футлярохвостыми). Самцы мешкокрылых мышей активно пользуются своими железами-мешками, наполняя их различными телесными выделениями – мочой, слюной и даже спермой. Они тщательно заботятся об этом «зелье», ежедневно очищая мешок и наполняя его свежими секретами, чтобы все пахло «правильно». А когда приходит время, они принимаются летать вокруг самок, висящих вниз головой большими группами в местах ночлега, и машут крыльями так, чтобы до самок доносились их запахи. Как легко догадаться, таким образом они дают знать о себе потенциальным партнершам.
Идеальный «мужской запах» у летучих мышей, похоже, получается при правильном «рецепте» бактериальной смеси. У каждого самца в кожных железах имеется один-два штамма бактерий, по-видимому, целенаправленно отобранных из примерно двадцати видов. Эти бактерии питаются мочой, слюной и спермой, собранной в кожных мешках, и продукты их жизнедеятельности образуют головокружительный «коктейль» феромонов, которые возбуждают самок и заставляют их присоединиться к гарему того или иного самца.
Свойства феромонов, которые вырабатывает животное, похоже, имеют значение для многих видов, хоть они и лишены специального мешка для смешивания компонентов «любовного зелья». Например, плодовые мушки дрозофилы, тельце которых не больше булавочной головки, очень разборчивы в выборе брачных партнеров. 25 лет назад биолог-эволюционист Диана Додд пыталась выяснить, можно ли, разлучив две популяции одного вида, превратить их в два разных вида, если нарушить их способность спариваться между собой. Она разделила подопытную группу дрозофил на две подгруппы и стала кормить их разной пищей – мальтозой и крахмалом. Вырастив на таком рационе двадцать пять поколений мушек, она объединила подгруппы, но… дрозофилы из разных подгрупп не желали спариваться друг с другом. «Крахмальные» мушки охотно спаривались с «крахмальными», а «мальтозные» – с «мальтозными». И те и другие упорно игнорировали «чужаков», вскормленных на другой пище.
