Аналогично тому, как расшифровка человеческого генома ознаменовала новую эру в биологии, фактическое признание микрофлоры скрытым внутренним органом открыло новую эру в медицине. Болезни XXI века поставили новые задачи и перед пациентами, которые стали жить дольше, и перед врачами, которые хотят испытать новые лекарства и методы лечения, и перед фармацевтическими компаниями, которые производят препараты для лечения хронических расстройств. Традиционные методы терапии зашли в тупик – они оказались бессильны против многих современных заболеваний. Мы скорее хронически лечимся, чем окончательно исцеляемся: постоянно принимаем антигистаминные средства при аллергиях, инсулин при диабете, статины при болезнях сердца и антидепрессанты при психических расстройствах. Но избавиться от этих болезней нам так и не удается, ведь до недавних пор не удавалось понять даже их причины. Теперь, когда стало ясно, что микрофлора – вовсе не сторонний наблюдатель, а активный участник управления нашим организмом, мы наконец можем подступиться к болезням XXI века по-новому.
Так что же делать? Нашему союзу с микробами угрожают три вещи: бесконтрольное применение антибиотиков, недостаток клетчатки в нашем рационе и изменение того способа, которым мы сеем и взращиваем микрофлору наших детей. Мы – и как общество в целом, и как отдельные индивиды – вполне можем исправить ситуацию и устранить все три угрозы.
Общественные изменения
Главный принцип медицинской этики со времен Гиппократа звучит так: «Не навреди». Любому методу и средству лечения сопутствует риск нежелательных побочных эффектов, и врачи обязаны взвешивать и соотносить этот риск с ожидаемыми положительными результатами лечения. До недавних пор побочные эффекты употребления антибиотиков считались незначительными. Но, признавая важность микрофлоры для человеческого здоровья, мы должны понимать, что от приема антибиотиков порой может быть больше вреда, чем пользы. Даже в тех случаях, когда антибиотики успешно справляются с инфекцией, плата за исцеление может оказаться слишком высокой. У нас уже есть убедительная причина ограничить употребление антибиотиков – это формирование устойчивости к ним. Несмотря на риск, которым чревата эта проблема для общества в целом и для каждого человека в отдельности, врачи и пациенты, похоже, недооценивают ее масштаб и уделяют борьбе с ней слишком мало внимания. Но если люди задумаются о последствиях нарушения микрофлоры, то, вероятно, станут относиться к приему антибиотиков так же, как к противораковой химиотерапии: то есть как к методу лечения, чреватому серьезными последствиями для здоровых клеток, – и прибегать к нему лишь тогда, когда плюсы значительно перевешивают минусы.
Есть еще несколько полезных шагов, которые может предпринять общество, чтобы снизить зависимость от антибиотиков и ослабить их побочные эффекты в тех случаях, когда без них нельзя обойтись. Как мы знаем, врачи слишком часто прописывают эти препараты, выдавая рецепты даже тем пациентам, чьи заболевания носят вирусный, а не бактериальный характер. Беда в том, что врачи часто сами не в силах понять, какая болезнь вызвана вирусами, а какая – бактериями. В настоящее время, чтобы точно установить, какой патоген является причиной инфекции в каждом конкретном случае, нужно взять пробу микроорганизмов для изучения или культивирования, а затем в течение нескольких дней ждать результатов анализа. Для многих больных – и при многих инфекциях – это недопустимое промедление. Таким образом, первым шагом к ограничению необоснованного приема антибиотиков должна стать разработка биомаркеров быстрого действия, которые позволят за несколько минут или часов выявлять источник инфекции по простым пробам кала, мочи, крови или даже выдыхаемого воздуха.
До сих пор универсальность большинства антибиотиков воспринимается как их преимущество. Чтобы вылечить пациента от той или иной болезни, врачу даже не нужно знать, какой вид бактерий ее вызвал: препарат широкого спектра действия наверняка окажется эффективен. Однако в идеальном мире мы могли бы быстро опознавать бактерию, возбудившую инфекцию, а затем лечиться, максимально точно выбирая нужный антибиотик. Установив тип молекул, свойственных каждому патогену, мы могли бы создавать идеальные антибиотики, которые уничтожали бы их – и только их, щадя полезную микрофлору, которая в противном случае неизбежно несет ущерб. Есть и оправдание дополнительным расходам на разработку по препарату на каждый патоген: вместо того чтобы расплачиваться постфактум за последствия побочного действия, мы авансировали бы лечение инфекций с существенно меньшим риском.
Однако признание важности микрофлоры не должно сводиться лишь к ограничению приема антибиотиков. Мы могли бы извлекать пользу из полезных микробов, делая их своими союзниками в борьбе с опасными бактериями. Сопротивляясь агрессии со стороны таких патогенов, как золотистый стафилококк, клостридия диффициле и сальмонелла, наша постоянная микробная «резидентура» оказывает нам ценную услугу. Дополнительно укрепляя уже созданные ею оборонительные рубежи при помощи улучшенных, специализированных и подходящих к каждому конкретному случаю пробиотиков, мы помогали бы собственному организму бороться с инфекциями или ослаблять течение воспалительных процессов.
Следующим шагом к персонализированной медицине должно стать умелое манипулирование микрофлорой конкретного человека для того, чтобы повысить эффективность препаратов для его лечения. Например, сердечный препарат дигоксин требует индивидуального подхода при применении. Пока что врачи, можно сказать, «играют в угадайку», пытаясь понять, какую дозу дигоксина прописывать тому или иному пациенту. Неделями или даже месяцами они постепенно корректируют дозировку, уравновешивая плюсы и минусы лечения. Разная реакция пациентов обусловлена вовсе не генетическими причинами, а различиями в составе кишечной микрофлоры. Пациенты, в организме которых живет один-единственный штамм бактериального вида Eggerthella lenta, плохо реагируют на дигоксин, так как этот широко распространенный кишечный микроб просто инактивирует препарат, лишая его эффективности. Если бы кардиологи знали, кто из пациентов является носителем E. lenta, они бы, среди прочего, рекомендовали им увеличить потребление белка, так как входящая в их состав аминокислота аргинин мешает этой бактерии инактивировать дигоксин.
Реакция человеческого организма на лекарства часто непредсказуема. Какой она будет в каждом конкретном случае, нельзя узнать заранее, обладая информацией только о генах и образе жизни пациента. Чрезвычайно важную роль в индивидуальной реакции человека играют 4,4 миллиона дополнительных генов микрофлоры – отчасти унаследованные, отчасти приобретенные. Микробы способны то активировать, то инактивировать медицинские препараты и даже делать их токсичными. В 1993 году за эту способность микробиома вмешиваться в работу лекарств пришлось дорого заплатить восемнадцати японским пациентам, у которых на фоне рака появился лишай. Их нормальная кишечная микрофлора трансформировала лекарство от лишая в вещество, которое делало смертельно ядовитыми компоненты противоракового препарата. В ту пору, когда апробировался противолишайный препарат, об опасности такого взаимодействия уже было известно и на этикетке лекарства имелось предупреждение о том, что его нельзя принимать одновременно с противораковыми средствами. К несчастью, в те времена врачи в Японии часто скрывали от пациентов диагноз «рак» и прописывали им противораковые препараты, выдавая их за другие.
