Зверек выпрямился в полный рост и расправил передние лапки.
— Да. Я эльм. Один эльм, много эльмов. Пушистые зверьки с клювами, дальние родственники камнероек. Эльмы — коренные жители подземного мира, к тому же самые многочисленные, не считая насекомых. А ты как попал в это унылое место, мальчик мой? Ты в беде? — Эльм с любопытством уставился на Румо.
— Я… я ищу свою возлюбленную.
— Ралу? С тех самых пор? Ты разве не подарил ей нашу шкатулку? — Эльм подбоченился и с укоризной посмотрел на Румо.
— Ралу похитили, — пояснил Румо. — Пока я ходил в Нурнийский лес. Вот ищу ее теперь.
— Скверно. Похитили. Но кто?
— Это я и пытаюсь узнать. Вот только, боюсь, я заблудился. Тут все кишит нурниями, и повсюду эти кровавые лужи…
— Знаю, знаю, паршивое место. Это кровь павших в Нурнийском лесу — я рассказывал тебе. Проклятые лужи никогда не высохнут! Кровь отравила всю землю. Из нее лезут нурнии и прочая мерзость: щупальца, кровавые пауки.
Эльм отпихнул назойливый листочек.
— Идем! — пискнул он. — Надо убираться отсюда, пока какая-нибудь из этих козявок не завизжала и не позвала мамочку.
— Но если я сдвинусь с места, наступлю на них! — возразил Румо.
— Расчищу тебе путь, — пообещал Иггдра Силь. — В подземном мире эльмы живут, как рыба в воде. На них никто внимания не обращает. Следуй за мной.
Эльм поскакал вперед, расталкивая нурненышей, чтобы Румо мог пройти. Крохотные создания спотыкались и падали, но крика не поднимали.
— Не будь эльмов, подземный мир опустел бы, — продолжал Иггдра Силь, пока эльм разгонял нурненышей. — Они рыхлят землю, чтобы другие могли передвигаться, а еще — поедают разносчиков болезней. Тебе станет не по себе, если я расскажу, что ел на завтрак, мой мальчик. Все здесь уважают эльмов.
Наконец они очутились в тоннеле, где не было ни кровавых луж, ни нурненышей. Эльм остановился.
— Здесь мы в безопасности, — заявил он.
Румо больше не чуял запаха нурний. Сунул меч за пояс.
Эльм клюнул сапог Румо.
— А теперь расскажи толком, — продолжал он, — что приключилось с твоей Ралой?
Румо вздохнул:
— Если коротко: ее и всех моих друзей утащили в город под названием Бел.
Эльм ужаснулся.
— В Бел? Плохо. — Зверек взволнованно забегал кругами. — Очень плохо. Бел. Как нарочно. Ой-ой-ой!
— Что ты знаешь про Бел? — спросил Румо.
Эльм остановился, сочувственно взглянув на Румо.
— Только слухи. Туда мои корни не достают. Ужасные слухи. Там всем заправляет чокнутый Гаунаб. А Бел — это огромный сумасшедший дом. Безумие правит там железной рукой. Ой-ой-ой! — эльм продолжал бегать кругами.
— Я иду туда. Знаешь дорогу?
— Дорогу в Бел? Ой-ой-ой! До нее-то мои корни достают. Дорогу в Бел! Батюшки мои!
— Покажешь?
Эльм остановился.
— Конечно! — ответил он. — Конечно, парень, разумеется, покажу. Только сперва…
Эльм замялся.
— Сперва?.. — переспросил Румо.
Эльм смущенно потупился и переминался с лапки на лапку.
— Ну же! — Румо терял терпение.
— У меня маленькая просьба, — эльм кашлянул.
— Какая?
Эльм умоляюще поглядел на Румо.
— Могу я взглянуть на шкатулку?
— Вон оно что, — облегченно выпалил Румо, вынимая шкатулку из сумки. Развернув промасленную бумагу, он поставил шкатулку перед зверьком. Шкатулка оказалась размером почти с эльма.
— Вот она, — объявил Румо. — Как тебе?
Эльм стал внимательно и придирчиво оглядывать шкатулку, обошел вокруг, осторожно пощупал клювом.
— Ну? — смутился Румо.
У эльма дух захватило. Он не находил слов.
— Она… восхитительна, — дрожащим голосом проговорил он наконец. — Шедевр!
Румо вздохнул с облегчением.
Зверек еще раз протопал вокруг шкатулки, оглядев ее со всех сторон. Растерянно развел лапки в стороны, и Румо заметил у него в глазах слезы.
— Эта шкатулка… Она… У меня нет слов, я…
Зверек разрыдался.
— Ааааа! — завывал он.
— Ты чего ревешь? — удивился Румо.
— Ааааа! — всхлипывал эльм. — Я… так… тронут! Ааааа! В первый раз из меня получилось что-то хорошее. Искусство! А ведь до сих пор мои ветки служили только виселицей!
Зверек засопел.
— И вот из меня получилась шкатулка для возлюбленной! Ааааа!
— Ну-ну-ну! — успокаивал Румо эльма, нежно поглаживая пальцем по спине. Ему даже неудобно стало.
Смахнув слезы, эльм выпучил на Румо покрасневшие глаза.
— Уж если ее сердце не растает теперь, — торжественно заявил он, — оно не растает никогда! Это самая красивая шкатулка в мире!
— Твои слова очень много для меня значат, — ответил Румо. — Благодарю. Но, чтобы подарить шкатулку Рале, я должен сперва отыскать ее. Так ты покажешь дорогу?
— Еще как покажу! — воскликнул Иггдра Силь и побежал вперед. — Покажу дорогу к самому сердцу возлюбленной! Следуй за мной! Я выведу тебя из мрака к свету!
Эльм широкими скачками запрыгал по тоннелю, и Румо едва поспевал за ним.
СИМФОНИЯ СМЕРТИ
Три дня кряду генерал Тиктак отлаживал медную деву. Предстояло обыграть каждую вену, каждый мускул, каждый нерв. Подаются ли жидкости в нужном количестве? В порядке ли печень, сердце, почки? Работают ли вентили? Не засорились ли трубки?
Сперва Тиктак впрыскивал самые простые вещества: соленую и сладкую воду, кофеин, травяные отвары, питательные составы и безобидные стимуляторы, чтобы проверить функции организма Ралы. По его приказу врачи оснастили медную деву приборами для проверки сердцебиения, дыхания и температуры тела, однако любимой игрушкой Тиктака стала шкала на сто делений, объединявшая все эти показатели и позволявшая узнать запас жизненных сил жертвы: если стрелка указывает на сто — испытуемый жив-здоров, если на ноль — мертв. Генерал Тиктак назвал прибор термометром смерти.
Тиктак повернул колесико, по трубкам потек кофеин, и сердце Ралы забилось чуть медленнее. Открыл один из вентилей, пустив настойку перца, и у Ралы поднялась температура. Закрыл вентиль — и температура упала. Так генерал провел целый день. Он крутил вентили, нажимал кнопки, играл с колесиками, и тело Ралы то нагревалось, то остывало, сердце билось то быстрее, то медленнее, вольпертингерша то успокаивалась, то впадала в возбуждение, то засыпала, то пробуждалась. Тиктак не причинял ей боли, не вводил лекарств, не делал опасных прививок. К концу первого дня термометр смерти по-прежнему показывал «сто». Медная дева работала, как только что смазанный часовой механизм. Вечером генерал Тиктак впрыснул Рале в кровь валерианы, и та на несколько часов погрузилась в глубокий сон.
