— 777777 и 777777 миллионных делим на 77, частное делим на сумму 7777 и 777777, умножаем на 777 и делим на шесть… — пробубнил профессор.
Смейк насторожился. На шесть? Впервые в расчетах Соловеймара встретилось число, отличное от семи.
Дружелюбно улыбнувшись Смейку, профессор раскрыл карты. Зрители склонились над столом. Весь зал ахнул. Соловеймар проиграл.
— Слушаю вас, — в голове Смейка раздался голос профессора. — Вы меня звали?
Смейк не отвечал. Он был слишком занят: сгребал со стола фишки профессора и переглядывался с братьями ван Извергами. Взгляд его выражал облегчение: теперь братья могли выпустить из лап рукоятки кинжалов.
— Интересный эксперимент, — заговорил профессор обычным голосом, когда толпа разошлась. — Легко пришло, легко и ушло! Очевидно, кому-то еще предстоит вывести математическую формулу судьбы. Не стану хвалиться, у меня она пока тоже блуждает где-то в каморке незрелых патентов.
Смейк взглянул на Соловеймара:
— Вы уверены, что могли бы выигрывать до бесконечности? — спросил он.
Профессор встал, положил руку Смейку на плечо и сказал:
— Есть лишь одна бесконечность. Это тьма.
Настал момент, ради которого Смейк отправился в каморку воспоминаний и вызвал в памяти эпизод с игровым столом: едва профессор коснулся Смейка рукой, как вдруг в голове у него забурлил такой мощный поток информации, что червякул откинул голову и едва не свалился со стула.
Это был поток мыслей, перетекавших в эту минуту из одного мозга рассеянного эйдеита в другой. Обладая способностью заражать собеседника бактериями знаний, тот, вольно или невольно, передал свои мысли Смейку. Вполне заурядное для Соловеймара действие произвело на Смейка яркое впечатление. Если вкратце, профессор размышлял о сейсмической активности в Сумрачных горах, о физике космических вихрей (о черных дырах, движении звездных туманностей, вращении Солнечной системы), о химической коммуникации среди насекомых, пресмыкающихся и орхидей Южной Цамонии (о передаче информации при помощи запахов, обмене ядом у чулковых гадюк, переносе пыльцы медоносными мухоловками и хватательном методе общения цамонийских пчеломаток в условиях передачи информации через растения), о геодезических аномалиях в Беспределии и их влиянии на жанр цамонийской путевой литературы, о взаимосвязи между игрой горных сморчков на альфа-рожках и сходом лавин в Сморчковых горах, о влиянии филофизики эйдеитов на псевдонаучные труды Хильдегунста Мифореза. Профессор не обошел вниманием и прославление глупости в Цанталфигории, отложение морских солей в масштабах водорослей, телепатическую перцепцию многопозвоночных животных под воздействием облучения сельсилленом и светом блуждающих огоньков, сгущение темноты в извилинах мозга путем искусственного усиления депрессии принудительным прослушиванием маршевой музыки и понижением барометрического давления, но, главное — именно за этим воспоминанием и охотился Смейк — Соловеймар владел знаниями об аномальном строении языков циклопов с Чертовых скал, которые отвечают у этих тварей за чувство равновесия.
Смейк нашел в каморке нужное воспоминание. Скоро план освобождения будет готов.
АППЕТИТ
В последующие несколько недель Румо рос еще быстрее, чем раньше. Почти каждый день он замечал в себе перемены: крепкие мышцы, растущие когти и кости, новенький зуб.
С тех пор как Румо посадили в клетку, циклопы интересовались им все больше. Прежде он ел то же, что и все остальные: циклопы бросали в пещеру рыбные кости и прочие объедки, а травоядных пленников кормили непонятной кашей или зерном. Пил он, как и все, из лужи, куда циклопы время от времени подливали дождевой воды. Особым умом чудовища не отличались, но им хватало сообразительности не дать съестным припасам умереть с голоду. Пшено, сырые овощи и обглоданные кости и тому подобное для циклопов не представляли ни малейшего кулинарного интереса, ведь не могли ни кричать, ни трепыхаться.
Когда Румо оказался в клетке, все прочие обитатели пещеры стали завидовать его рациону. Одноглазые не забывали приносить ему прохладную дождевую воду в ковше, свежую рыбу, омаров, раков и лангустов, ощипанных морских птиц и тюленье мясо. Румо чувствовал себя неловко, но набрасывался на еду с волчьим аппетитом. С недавних пор его постоянно мучил голод, он ел и ел, а сытость не наступала. Казалось, стоило только Румо поесть, как у него росли мышцы, резался новый зуб или он прибавлял в росте на целый сантиметр. Румо глотал китовый жир, по половине акулы за раз, а как-то даже съел щупальце осьминога величиной почти с него самого. Одноглазых радовал его аппетит, они смеялись и тыкали в него палками, чтобы проверить рефлексы. Чем крупнее и сильнее становился Румо, тем явственнее видна была жадность в их глазах.
То и дело компания из восьми циклопов наведывалась в пещеру поглядеть на Румо. Это были главари, самые сильные и кровожадные на острове. Румо и прежде наблюдал этих восьмерых: они явно пользовались почетом у других одноглазых. Выбирали самые лакомые кусочки, откармливали дичь в клетках, к которым никто, кроме них, не смел подойти. В последнее время компания повадилась в пещеру по нескольку раз на дню. Циклопы бросали в клетку живую рыбу, и Румо набрасывался на нее без всякого отвращения, даже с жадностью. Главари только ухмылялись. Подумать только: дикий пес трескает рыбу заживо, как и они сами. Циклопы говорили о чем-то на своем гортанном наречии, приходя в сильное возбуждение: голоса их дрожали от нетерпения, из пастей капала слюна. Одноглазые били друг друга в грудь, поднимая ужасный грохот. Румо не знал, что циклопы так предвкушают удовольствие.
КРАТКИЙ РАССКАЗ ОБ ИЕРАРХИИ ЦИКЛОПОВ С ЧЕРТОВЫХ СКАЛ
Большую часть жизни на Чертовых скалах циклопы валяли дурака: колотили по скалам примитивными каменными топорами, грелись на солнце, таращились на море или на облака, принимая их за летучие горы, куда они попадут после смерти. Все остальное время они спали и ели.
Правительства в его обычном понимании на острове не было — на это одноглазым не хватало ума. Циклопы застряли на уровне развития пещерного человека, который только что научился добывать огонь, но пока не понял, зачем ему это нужно. Все, что имелось на острове — инструменты, клетки, цепи и дубины, — циклопы награбили. Понять, как работает замок с ключом, украденный во время набега, — вот самое большее, на что оказались способны одноглазые чудовища. Солнце циклопы считали глазом великана, держащего корыто с водой, в котором плавают Чертовы скалы и еще несколько островов, — вот и все их представление о мире.
Общественная жизнь на скалах ограничивалась тем, что два циклопа могли не поделить место на солнышке или добычу в кладовой. Тут уж разговор короткий. Драку двух циклопов приятным зрелищем не назовешь. Одноглазые не имели понятия о тактике, все решала сила и жестокость, а также выдержка и способность сносить удары дольше противника. Чудовища колотили друг друга, даже не пытаясь увернуться или спрятаться. Били кулаками друг другу по морде, пока один не падал замертво. Во время драки циклопы держались на ногах до последнего вздоха. Постепенно восемь циклопов — те, у кого зубы покрепче, а удар сильнее, чем у остальных, — пробились в верхи и стали правителями острова. Но вся их деятельность состояла в том, чтобы прогонять сородичей с уютного местечка на солнце или выхватывать у них из-под носа лакомые куски. Во время вылазок на сушу главари руководили шайкой и забирали львиную долю добычи. Более четких представлений о власти у циклопов не было.
