— Вроде немного лучше, — с облегчением сказала она, устраиваясь на скамейке рядом с детьми.
С появлением Нади Сашка проснулась — отдохнувшая и разрумянившаяся. Она услышала слова матери и радостно обняла ее.
— Ну все! Теперь, Бог даст, пойдет на поправку! — И добавила, обращаясь к Альбинке: — Молодец, что приехала. Слушай, мы такие голодные! Ты пожракать ничего не привезла?
Из болезни Зимин выбирался медленно и очень тяжело. Любое движение давалось с трудом, вызывая мучительную, доводящую до полного изнеможения одышку. Все то время, что Сергей Матвеевич лежал в реанимации, Игорь был рядом. Он отпустил домой мать и сестру и ухаживал за ним сам.
В том, что случилось с отцом, он винил только себя. Беспрестанно прокручивая в голове длинную цепочку всяких «если бы…», приходил к началу всех зол — своему участию в поисках тайника на раскопках кургана. Он даже не говорил отцу, что на это дурацкое дело подбил его Румын. Тот ни при чем! Сам должен был соображать, чем грозит такая самодеятельность!
Конечно, после легкомысленного поступка, какой совершил он, можно ли упрекать в несерьезности других. И все же! Почему Владимир Иванович не оставил ценности в рабочем сейфе, а потащил их на дачу? Раз решил помочь — мог бы вызвать свой лимузин на полчаса раньше. Забрал бы золото с Делегатской и поехал на заседание в Кремль. Но как же! Сильным мира сего все можно!
Хотя, кто знает, спасло бы это скифское золото? Отец теперь уверяет, будто вся последовательность событий абсолютно закономерна. Уж если тревожишь, мол, прах скифских царей в силу избранной тобой профессии, не допускай никакой вольности и панибратства! Напротив, выказывай уважение — высокое и почтительное! А он решил заработать на скифском золоте авторитет. И скифские боги наказали его. В смерти шофера, который вез золото, отец с мистической уверенностью тоже видел их кару.
Он говорил об этом запальчиво и настойчиво, даже пугая Игоря. Чувствуя однажды, что волнение отца вот-вот отзовется приступом стенокардии, он снял с себя крестик, который подарила мама, и неловким движением смущенного атеиста надел его на отца.
Это было в первые дни болезни Зимина, когда его жизнь висела на волоске. В дальнейшем в беседах отца с сыном, по их молчаливому уговору, на эту тему было наложено табу.
Случившееся не могло не отразиться на взаимоотношениях с семьей Ульянских. Владимир Иванович по-прежнему звонил другу, интересовался здоровьем. Даже настоял на том, чтобы после больницы Зимин подлечился в хорошем' совминовском санатории… Но прежний тон общения не удалось сохранить. Вежливые разговоры, в которых старательно не поминалось скифское золото, были тягостны обоим и быстро иссякали.
После санатория Зимину дважды звонила секретарь Ульянского. Предлагала ознакомиться с новыми каталогами книжной экспедиции, но тот благодарил, отвечая, что сейчас ему не до книг.
Игорь, как ни уверял себя в полной непричастности Альбинки ко всем неприятным событиям, потрясшим его семью, ничего с собой поделать не мог. Он не разлюбил ее! Нет. Но головокружительная, волшебная легкость ушла из их любви. К тому же, если раньше Игорь не очень-то сильно размышлял о том, как войдет в семью Ульянских, — не на семье же жениться собирался! — то теперь эта перспектива озадачивала его.
Альбинка переживала, иногда даже плакала при нем, и сознание того, что он отдаляется, привносило в ее влюбленность какое-то фанатичное исступление. Страх потерять любовь сделал Альбинку непомерно чувствительной ко всякому проявлению с его стороны небрежения к ней.
Их первая ссора разгорелась из-за тех белых кроссовок, что подарила она Игорю на день рождения.
Когда Зимин-отец был еще в санатории, домой к ним зашел Румын. Он раздобыл у какой-то знахарки цветочный сбор, настоем которого лечат сердечников. Подробно рассказывал о засушенных цветочках, и даже ученая в этих вопросах баба Ната одобрительно кивала. Пока она готовила чай, Игорь с Румыном перешли из кухни в столовую — «покалякать», как предложил гость. Оказывается, он так и не получил окончательный расчет в бухгалтерии института, поскольку уехал с места раскопок до завершения работ, да и главный работодатель загремел в больницу.
«Опять без денег! — смеялся Пашка. — Опять придется мокнуть в рваных кедах!» Игорь, не раздумывая, отдал Альбинкин подарок, надеясь, что добрая девочка поймет его. Довольный Румын тут же надел нарядные, как белые пароходики, кроссовки, сам спустил в мусоропровод старую обувку и, достав из кармана брюк фляжку с водкой, тщательно обтер руки. Игорь улыбнулся знакомому ритуалу, а баба Ната, когда зашла в столовую за гостевыми чашками и повела носом, недоуменно посмотрела на ребят — видно, решила, что тайком выпивают.
…Вопреки ожиданиям «добрая девочка» не поняла Игоря. Придав его поступку некий символический окрас, она очень расстроилась, расплакалась, впервые вырвалась из его объятий и попросила оставить ее одну… На Большой Бронной, куда он забегал почти каждый вечер, его не ждали потом несколько дней. После занятий в институте Альбинка вместе с отцом сразу же уезжала в «Архангельское».
6
Никто из Зиминых на дачу к Ульянским больше не ездил. Кроме Сашки. Вообще на подругах никак не сказался «синдром Монтекки-Капулетти», как назвала новые отношения между семьями Альбинка, хотя и она стала бывать реже у Зиминых на Большой Садовой. Свободного времени совсем не оставалось. Утром в институт, оттуда на курсы вождения. Потом быстрей бежала домой заниматься, чтобы освободить часик-другой для встречи с Игорем. Иногда гуляли с ним на Патриарших прудах. Им нравилось встречаться там поздно вечером, особенно в плохую погоду, когда никому даже не приходило в голову выбираться на улицу. Никому, кроме… «Ку-ку-у!» — раздавалось за их спинами дурашливо и задорно. Скользящим шагом танго, прижавшись щекой к щеке, изображая то слившихся в трудовом порыве «рабочего и колхозницу», то пациентов доктора Паркинсона, на них двигались Сашка с Глебом. Девчонки бросались друг другу на шею и радостно визжали, даже если виделись вчера. Глеб просто млел от удовольствия, наблюдая сцены девичьего приветствия.
С Альбинкой он сталкивался теперь сто раз на дню. В институте учились в параллельных группах, а на лекциях часто занимали соседние места. На автокурсы он записался тоже, и хоть ему, в отличие от Альбинки, родители не обещали машину в ближайшее время, получить водительские права хотелось.
Сашка поступила в Строгановку. Она все-таки решила заняться скульптурой, но, когда позволяло учебное расписание, работала в художественных мастерских вместе с ювелирами. Чтобы отреставрировать золотую серьгу, сделанную греческим мастером, нужно хорошо овладеть ремеслом!
Коробочка «Крымской смеси» по-прежнему была ее тайной и огромной отрадой. Иногда она чувствовала, что соскучилась по штучкам из клада. Тогда, закрывшись в своей комнате, доставала из недр шкафа Миколкины сокровища и, ликуя от восторга, водила по ним тонким, но крепеньким пальчиком будущего скульптора.
О том, что купила найденные дядей Миколой древности, Альбинке она так и не сказала. Подобная скрытность в общении с подругой, не свойственная вообще-то их отношениям, тяготила Сашку. Не хотелось обижать ее недоверием, но если бы Альбинка проговорилась Игорю — даже представить страшно, какой разразился бы скандал!
