Альбинка смотрела на мать, и от чувства острой жалости к ней к глазам вдруг подступили слезы. Обреченная на одиночество и сытую жизнь на этой большущей даче, мать общалась в течение дня только с официанткой и придурковатой, не совсем здоровой соседкой, и круг ее интересов постепенно сузился до местных сплетен и ассортимента стола заказов. Что имел в виду отец, когда говорил о вине перед женой? Ее однообразную жизнь или шалости, которыми, как казалось Альбинке, он уже пару лет разнообразил свою?
— Мам, отпусти официантку домой. Прямо сейчас. Скажи, что посуду мы сами помоем… Выйдем на улицу! Поговорить надо…
Татьяна никак не могла взять в толк, что произошло. Невзирая на предупреждение дочери, рвалась к телефону, чтобы от мужа узнать, в чем все-таки дело. Дочери пришлось даже прикрикнуть на мать, чтобы она сосредоточилась и не делала глупых шагов.
— Вообще забудь про это золото, если хочешь облегчить участь отца! — нашла Альбинка самый весомый аргумент.
С медной решеткой она справилась быстро. Тяжелый черный пакет, замотанный скотчем, оттягивал руки. Для Альбинки именно он стал средоточием всех зол и несчастий, которые, как она уже представляла, неминуемо рухнут на ее голову. Ни на миг она не ощутила соблазна посмотреть, что скрывает целлофан. Велев матери собираться в Москву, она взяла пляжную сумку, положила туда черный пакет, бросила сверху купальник, полотенце и пошла на речку. Теперь, если кто спросит, куда ходила, — ответит: на Десну, купаться. Этот план созрел еще в машине. Дорога на речку шла мимо замка. Именно в нем Альбинка собиралась спрятать золото, а если не удастся — даже и не знала где.
Вокруг замка, как всегда, не было ни души. Проникнуть внутрь удалось без всяких препятствий. Благодаря забывчивой уборщице гостеприимно распахнулось окно. Секунда-другая — и Альбинка уже ступала по сверкающему, начищенному паркету. Обойдя оба этажа в напрасных поисках подходящего места, она очень пожалела, что не взяла отвертку, поэтому нельзя воспользоваться отцовской идеей. Возвращаться на дачу не хотелось — неизвестно, сможет ли проникнуть незаметно в замок еще раз.
Она переходила из комнаты в комнату. Взгляд скользил по стенам, нишам, мебели… Все не то, не то… На первом этаже в холле увидела чучело медведя и улыбнулась ему, как доброму знакомому. Сашка рассказывала, что около этого мишки ее первый раз поцеловал Глеб. Рука сама потянулась потрепать когда-то живую и теплую шкуру. Проведя рукой по шерсти сверху вниз, она заметила, как глубоко чучело мишки задвинуто в угол. Попка плотно-плотно прижалась к стене. Альбинка попробовала рукой, насколько плотно, и сразу поняла — именно здесь спрячет золото.
«Все утихнет — заберу как-нибудь! — подумала она. — А украдут — туда ему и дорога!»
Дальнейшие события она помнила плохо. Пережитое во время обыска на Большой Бронной унижение погрузило ее в какое-то замороженное состояние. Из дома забрали тысячу рублей и все ценное, включая женские украшения и Татьянины шубы.
— Вы не имеете права, — взбунтовалась было она. — Это мои личные вещи!
— На какие, позвольте узнать, средства вы приобрели свои «личные вещи»? — не отказал себе в удовольствии покуражиться небольшого роста брюнет с жадными глазками, которого Альбинка сразу окрестила Джеком-потрошителем.
После обыска Татьяне стало плохо. Ночью Альбинка вызывала «скорую», а потом до утра утешала мать. Утро тоже не принесло успокоения. Мать еще лежала в постели, когда снова явился Джек-потрошитель. В присутствии Альбинки он осмотрел ее машину и попросил «проехать» вместе с ним на дачу. Около проходной их ожидала вчерашняя бригада. На даче, видимо, искали деньги, так как снимали зеркала с деревянных оснований и поднимали паркет. Отвинтили все вентиляционные решетки, какие были в доме.
Альбинку замучили вопросами относительно прошедшего дня. Особенно интересовал конверт, который привез Большаков. «Другой записки не было… Нет, денег тоже не было», — монотонно твердила Альбинка.
Домой она приехала лишь поздно вечером. Опухшая от слез мать сидела в кухне перед телевизором и одну за другой поглощала шоколадные конфеты.
— Тебе Игорь звонил и Сашка.
— Что ты Игорю сказала?
— Что я могла сказать? — ответила мать, жуя конфету. — Если, говорю, не приедешь поддержать дочь, не выдержит она…
— А он?
— Сказал, выезжает.
— Мам, а почему ты не спрашиваешь про «Архангельское»?
— А я ничего знать не хочу! — Она потянулась за пачкой седуксена, достала таблетку и проглотила, запив остывшим чаем. По заторможенному состоянию матери Альбинка поняла, что это далеко не первая за день. — Что твой папаша с нами сделал? — встрепенулась она. — Как нам теперь жить? На что? Мне полтинник скоро! И снова родителям на шею? А тебе на Тверскую к «Интуристу»?
Татьяна разрыдалась.
Ответа на вопрос «На что теперь жить?» искала и Альбинка. Утром она отправилась в магазин за продуктами и поняла, что ее денег в кошельке хватит дня на три, не больше.
— Что за гадость ты принесла? — брезгливо рассматривая синюшного цыпленка, кусок рыхлого сыра и пачку маргарина, спросила Татьяна.
— Я купила все самое дешевое… — вздохнула Альбинка. — А вообще, мам, давай перетряхнем наши тряпки! Думаю, это самый реальный источник дохода на ближайшее время.
— Не отдам! — злобно выкрикнула Татьяна и растопырила руки, давая понять, что будет стоять намертво.
Для первого похода в комиссионный магазин Альбинка выбрала свою замшевую юбку, привезенную отцом из Швеции.
— Сколько вы за нее хотите? — спросила приемщица.
Альбинка пожала плечами.
— За сто рублей отдадите? Я себе возьму, — предложила девушка за прилавком.
Вслед за юбкой туда же ушел красный лыжный костюм, белая песцовая шапка, короткие сапожки… Жить им с матерью было не на что.
Переправить деньги семье Ульянскому так и не удалось, хотя в служебном сейфе хранилась совсем немалая сумма. Передавать их через Большакова не хотел, а уже через полчаса распоряжаться «накопленным» не смог.
Сразу после ухода Большакова его охватило суетливое нервное возбуждение и отчаянно захотелось позвонить Антоше. Он набрал ее номер из соседнего кабинета. Разговаривать не стал — если слушают его телефон, то, скорее всего, и Антошин.
«Алло! Алло!» — кокетливо пытала она тишину.
На ее милый грудной голос Ульянский отозвался мгновенно и бурно. Ему пришлось сесть за чужой письменный стол, что выглядело немного странно, но, по крайней мере, пристойно.
10
Игорь примчался в Москву через день после разговора с Татьяной. Встречи с Альбинкой он ждал с таким волнением, что у него пересыхало в горле и то и дело разбирал перхающий кашель. По телефону он не понял толком, что произошло у Ульянских. Ясно одно — Альбинке очень, очень плохо. И ей, и Татьяне Павловне нужна его помощь, его защита. Ответственность за судьбы обеих женщин, которую он ощутил, как только узнал, что они остались одни, нежность и жалость, наполнившие сердце, еще больше усиливались благодаря чувству родной, почти кровной близости с ними. То, что приходит в жизнь двоих любящих людей постепенно, с годами, делая близость такой сердечной и крепкой, словно навеки связывая их в одно целое, рухнуло на Игоря в одночасье и поразило какой-то первозданной правильностью.
