Можно взять обычное обращение и обновить его, восстановив и обострив тем самым значение прилагательного, казалось бы, потерянное. Итак, восстановим остранение в служебной его роли.
Из писем внуку, Никите Шкловскому
(1965–1974)
10.09.1965, Ялта
Дорогой Никита!
Живу в Ялте. Было днем 40, ночью 24. Стало днем 30, ночью 22. Теперь жить можно.
Живем в третьем этаже, высоко над городом. Внизу залив. Приходят большие пароходы с туристами. Парусов в море нет.
Кормят меня хорошо. В городе много персиков.
Гуляю мало. Надеюсь в Москве или в Риме купить супинаторы. У меня плоская стопа, что я заметил в 72 года.
Еще не пишу. Читаю, думаю. Это всегда тревожно, как перед экзаменом.
Что у тебя? Как мама? Как Коля? Как бабушка? В какой ты школе?
Трудно начинать новый год.
Приеду я в конце месяца. Съезжу, вероятно, в Рим. Даст Бог, не поеду в Париж. Это ведь интересно, но жизнь не резиновая.
Надо сидеть, думать, ездить тоже надо.
Вот прожита жизнь, а я не видел Ледовитого моря, Великого океана, Памира, Греции. Африки мне не надо.
Но жадность к жизни не проходит, проходит жизнь.
У меня сейчас болит рука. Это у меня бывало, но все равно больно.
Тебе тринадцать лет. Молодости будет еще тринадцать, много — двадцать. Надо много узнать. Много уметь, много желать.
Но все равно первые тридцать страниц жизни — самые интересные.
Видишь, я тебе пишу как взрослому.
Поцелуй милую маму — мою Варечку.
Как ее работа? У нее есть все, кроме веры в себя. Она умная, красивая, умеет работать.
Сомневаться не надо — это мешает работать.
Ну вот и все. Готовится полнолуние — это не обманывает.
Твой дед Виктор Шкловский
Целую мою детку.
05.10.1965, Рим
Дорогой Никиточка.
Я в Риме: завтра выступаю. Живу на узкой via del Corso. Машины идут, перебивая друг друга, но не влезая друг другу на плечи.
11-го буду в Москве.
Жарко, но я здоров.
Дорогой мальчик, учи языки. Твой дед чувствует себя идиотом. Можно (после школы) писать с ошибками, но нельзя не знать языков. Мне-то особенно.
‹…›
Сегодня из-за незнания языка мне заварили чай холодной водой. Три раза переспросили и сделали.
Дед Виктор Шкловский
30.09.1966, Ялта
Дорогой мальчик!
Жарко и ветрено.
Пишу книгу ‹«Тетива»› и теряю уже готовые куски. То кажется, что повторяешься, то видишь, что пропускаешь. Пятьдесят с чем-то лет занимаюсь одним делом и все не умею. Здесь (подо мной) живет Паустовский. Сын его Алеша не пишет писем отцу.
Приехал Каверин, высокий, тоже немолодой, усталый и старательный.
Я болел гриппом и скрипел и свистел легкими. Сейчас, кажется, все хорошо. Мне надоела Ялта и я хочу в Москву, а ее, говорят, не топят.
И книгу надо дописать.
Скажи милой нашей маме, что вообще человеческая работа превышает человеческие силы. Дело не в часах работы. Трудно собраться, найти в работе ее простое зерно. Твой прадед говорил, что когда учишься, главное — не стараться.
Здесь Ардов с бородой, он старается острить, а Новак в цирке с сыновьями стараются поднять автомобиль. Я не ходил смотреть. Пойду, когда он поднимет локомотив или трамвай.
Прочел книги. Понял то, что прочел. Нужно немногое — открытие, а для этого нужно детское спокойствие.
Море вымощено волнами. Леса в горах зажелтели.
На столе у меня нахальная роза.
А мне нужен разум.
Ну и дед у тебя, он старик. С дедами это иногда случается. Целую всю квартиру. Желаю здоровья и выходных дней всей школе. Пиши мне.
Витя
05.10.1966, Ялта
Дорогие Никиточка и Коля.
Пишу книгу, и она пошла. Пишите книгу, Коля, потом будете вычеркивать. Пишите не Главную книгу. Главная никогда не пишется. Книга Царств в Библии полна несправедливости, жестокости, но она хорошая книга.
Надо писать много, все равно пропадает из единицы 0,999…
Надо жить так, как будто смерти нет. Она нас найдет, а мы найдем сетки кристаллов, по которым будут строиться будущие мгновения.
Милый и очень хороший Никита, вокруг тебя хорошие люди. Это счастье.
Счастье, когда на берегу речек цветет полузатопленная черемуха.
Я никогда не ездил под парусом и не увижу никогда островов с кокосовыми пальмами.
Очень прошу тебя, постарайся за меня досмотреть жизнь.
Береги себя, мой дорогой, самый дорогой в мире мальчик и человек.
Целую вас всех.
Пишу я хорошо.
Витя.
Виктор Шкловский
02.11.1967, Италия
Дорогой мой Никиточка.
В среду полетим в Москву. Устал. Вчера встретил в траттории очень известного режиссера и поэта Пазолини. И познакомился с ним. В его новой трагедии я оказался хотя и не героем, но темой речи героя. Очень мешает незнание языка. Все ругают Вавилонское столпотворение, при котором по библейскому мифу бог смешал языки. Пока учи языки.
Принимали меня трогательно, а в разговорах (до моего приезда) называли «дядя Виктор». Снимался на телевидении два раза. Был в Милане и Турине. Холодает.
Дед Виктор Шкловский.
Пазолини встал из-за соседнего столика в ресторане и сказал: «Я сегодня читал Вашу книгу».
19.04.1968, Ялта
Милый друг мой Никиточка!
Ты мне написал хорошее письмо.
Я работаю, переписываю, передумываю, ошибаюсь и учусь. «Маленькая собачка — до смерти щенок». Большая собака до смерти не теряет чутья и все учится.
Думаю ночью. К утру забываю. Начну писать — вспомню.
Я думал, что яблони отцвели. Они думали иначе. Персики (они в цвету лиловые) отцвели, отцвел давно миндаль и слива, а яблони в садах у основания горы Дорсан, вот они цветут.
Цветут по старому стилю.
На море не барашки, а белые слоняшки (мохнатые), они бегут и бегут стадами в негустых рядах до горизонта.
Встал в 6,5, сделал гимнастику, покормил ворон (они подняли меня с постели наглым криком). Сейчас пишу тебе, дорогой, письмо. Потом возьмусь за книгу. 26 апреля поеду в Москву.
Я не весел. Опять кричат вороны. Вот…
