Из крепости не доносилось ни звука. Он быстро промерз, потом
вроде бы донесся стук копыт. Он напряг слух, но со стороны крепостной стены
по-прежнему тихо, словно там вымерло. Мелькнула мысль, что если противник
вздумал бы сейчас не то, что напасть, но даже послать кого-то на разведку, то
захватил бы всю крепость и перерезал сонных...
Стуча зубами, он нырнул, выплыл из-под причала. На востоке
небо начало светлеть. На берегу отряхнулся всем телом, как огромный пес, брызги
с мокрой одежды полетели во все стороны.
У ворот с этой стороны уже пусто. Он перебежал ближе, весь
превратившись в слух, заглянул во двор, так же быстро пронесся до крыльца. Уже
в холле его пальцы сомкнулись на рукояти меча.
Лестница скрипела оглушительно. Он взбежал наверх, страшный
и взъерошенный. Если же двое не уехали, а только затаились, убрав коней от
ворот, то сейчас яростная схватка, он больше не станет прятаться даже от
колдовства...
На лавке возле дверей его покоев сидели Рикигур и Фюстель.
Рикигур не двигался, подремывал, а Фюстель обоими кулаками тер глаза.
Оба разом повернули головы, Рикигур, однако, вскочил первым,
в руке неуловимо быстро оказался меч:
— Стой! Кто... О, рекс!
Фюстель раскрыл глаза шире.
— Рекс... как ты прошел мимо? Мы не смыкали глаз!
Его глаза были красные, воспаленные. Их взгляды опустились
на мокрые следы, что оставались за Фарамундом. Он заставил замерзшие губы
растянуться в улыбке:
— Но я все-таки сумел выскользнуть, верно?.. Сплавал за
реку на ту сторону. Хотя все верно, никакие женщины того не стоят...
Она уставились остолбенело за закрывшуюся дверь. Фарамунд
быстро сбросил мокрую одежду, слышал, как Рикигур и Фюстель обсуждают
случившееся. Рикигур ругался, что ему как будто песку в глаза бросили, а
Фюстель, которого колдуны застали с открытыми глазами, ворчал, что он вовсе
почти ослеп, глаза пересохли, будто полдня смотрел вверх на непривычно яркое
южное солнце...
В своей комнате Фарамунд дико осмотрел стены, ложе, стол. За
окном все еще видны звезды, но небо посветлело, вот-вот алая заря растечется по
всему хрустальному своду.
За ним все еще оставались мокрые следы. Он подкрался к окну
ближе, со двора доносится обычный привычный шум: кузнец стучит железом, в
конюшне возятся лошади, от колодца донесся скрип колеса.
— Что же это, — прошептал он. Зубы стучали, как в
лихорадке. — Что же это было?.. Кто такие Старшие? Почему так важно меня
убить?.. Убить именно меня?
Глава 31
По мере продвижения к югу его войско не таяло, а росло. Это
народ назывался франками, но в войске были отряды гепидов, лангобардов,
тевкров, а также множество разных готских племен, что говорили на разных
диалектах. Шли к нему, ибо чье, как не имя Фарамунда из всех рексов, конунгов и
архонтов, звучит особенно громко? О нем говорят с восторгом и завистью, а
размеры его добычи, по слухам, превосходят воображение. Города и бурги он берет
с такой легкостью, словно это беззащитные деревушки, а гарнизоны признают его
власть и клянутся служить ему.
Зима еще не наступила, да и наступит ли в этих краях, когда
пришли тревожные вести из земель, завоеванных им всего в прошлом году. Восстали
хаддоны, перестали платить дань терлигоны, а кумвры вообще признали власть
неведомых гуннов, странного звериного народа, что выплеснуло из Степи...
— Войско распределить по гарнизонам, — велел
он. — Укрепиться! И — ждать. Я возьму только легкую конницу. Пройдусь,
поинтересуюсь, что же не так...
Громыхало бухнул тяжелым голосом:
— Завоевать всегда легче, чем удержать. Но мы и так
покрыли себя славой!
Фарамунд процедил сквозь зубы:
— Я не хочу, чтобы то, что создал я, постигла участь...
Он не договорил, кулаки его сжимались, из груди вырывались
яростные хрипы. Громыхало спросил осторожно:
— Участь чего? Если того государства, что создал
Маробод, то... все же он погулял со своими ребятами по Европе! Всех трясло.
— Маробод умер, — выдохнул Фарамунд, — и тут
же могучая держава рухнула!.. Это было только вчера, но теперь даже его народа
нет! Исчезли, испарились. Перестали быть. Не-е-е-ет, мы будем! Убьют ли меня
или сам помру, но то, что сейчас сделали... останется!
Громыхало пожал плечами, но спорить не стал, спросил:
— Я с тобой? А то мне здесь, если честно, делать
нечего. Не люблю сидеть за крепкими стенами.
— А кто говорил, — напомнил Фарамунд, — что
мечтает о спокойной старости?
Он улыбался, и Громыхало с облегчением улыбнулся. Уже
понятно, снова плечом к плечу к рексом в бой, в сражения, приключения! А
завоевания... Рекс говорит громко и яростно, убедительно... но только для тех,
кто не знает его так хорошо, как знают ближайшие соратники. Как знают те, кто
видел Лютецию и видел, с какими безумными глазами рекс вынес ее из горящего
дома.
А эти завоевания... Он начал их ради Лютеции, сейчас
движется по инерции, как лодка, которую разогнали, а потом выбросили весла.
Меняя коней, он с отборным отрядом двигался на север.
Просторы южной Галлии быстро сменились дремучими лесами. Старые римские дороги
быстро зарастали, держались только вымощенные широкими каменными плитами.
Когда-то он ехал через такой же лес с одним Громыхало, а
когда набралась дюжина воинов, считал себя могущественным вожаком! Сейчас
возвращается с тысячей всадников, а войско почти не сократилось...
Дни и ночи то слева, то справа, а то и прямо на пути
поднималось и быстро росло облако пыли. Потом выныривали всадники с худыми
покрытыми пылью лицами, показывались волы или коня, терпеливо волокущие повозки
с женщинами и детьми. Целыми племенами перемещалось всякий раз на юг, в теплые
страны, к теплым морям. Иногда среди ночи доносилось мычание скота, скрип
повозок. Ехали с женами, с детьми, всем племенем или частью племени, что в
состоянии жить отдельно и считать себя ростком нового народа.
Он вспомнил рассказы о железных легионах римлян, ощутил, как
от недоумения не в состоянии думать ни о чем другом. Если это правда, если, в
самом деле, римская армия самая огромная и сильная на белом свете, то они
должны были покорить весь мир!..
Правда, вот старая колдунья из бурга Свена... где она
сейчас?.. уверяла, что так и было. Римляне покорили весь мир, за исключением
совсем уж гнилых болот или безжизненных северных скал, куда просто побрезговали
или поленились опустить свой сапог.
Но куда делись эти огромные армии, под железной поступью
которых вздрагивала земля? Римская армия состоит из тех же франков и готов,
которые служат империи и защищают ее от других наступающих франков и готов! Так
что сами римляне не гибнут в постоянных боях, кто им мешает плодиться?
