На нее пахнуло ароматом дорогого римского вина и жареного
мяса. Похоже, он даже не вымыл руки, а после пира едва сумел добраться до ложа.
Сильная рука грубо ухватила ее за плечо.
Она охнула, грубые ладони накрыли груди, слегка сдавили. От
его тела шел сухой жар, затем охнула снова, уже под его весом.
Сильные руки обхватили властно, но вместе с тем нежно. По
всему ее телу прокатилась волна истомы, в голову прилило как расплавленным
свинцом, а в жилах зашумела и начала вскипать кровь... В какой-то момент она
ощутила боль, тихонько вскрикнула, однако ее нежное тело само начало отвечать
на зов этого сильного могучего зверя, горячие волны накатывались все чаще, она
чувствовала приближение чего-то безумного, по спинному хребту прокатился
огненный шар, ворвался в мозг и ослепил невыносимо сладостной пыткой...
Одновременно она услышала довольный рев, сильные руки сжали,
будто в судорогах, в ухо выдохнуло горячим, и пальцы рекса на ее теле
разжались.
Он упал рядом, тяжело дыша. Она лежала недвижимо,
опустошенная, только в глазах стояли слезы. В голове билась только
одна-единственная мысль: почему? Почему она отказывала... не ему, а себе,
почему все это время отказывала себе в такой ослепляющей радости?
Глаза чуть привыкли к едва заметному свету, что падал в окно.
Она увидела, как Фарамунд повернулся, рука его опустилась на пол, пошарила.
Затем через зал мелькнуло нечто, послышался сильный удар в дверь. По ту сторону
створок загрохотало, словно у просыпающегося стража из рук вывалилось копье.
Дверь распахнулась, в зал ворвался широкий луч света от
факела. На пороге лежал темный предмет, в котором она узнала сапог Фарамунд.
Голос стража прозвучал непристойно громко:
— Звал, хозяин?
Фарамунд распорядился:
— Принеси светильник. Поставь у двери и уходи.
— Сделаю, — отчеканил страж с облегчением.
Брунгильда затаивала дыхание. Через мгновение в полосе света
появился страж со светильником в руке. Она видела его блестящие глаза, заметить
ее обнаженное тело в полутьме трудно, однако страж все равно поставил
светильник чересчур поспешно и торопливо исчез.
Фарамунд слез, она украдкой рассматривала со спины его
могучий атлетический торс. Красноватый свет выделял могучие группы мышц спины,
зато бедра узкие, как у юноши, а мускулистые руки вылеплены красиво, в них
чувствуется настоящая мощь.
Свет упал на ее лицо. Она прикрыла глаза рукой. Фарамунд
опустил светильник на стол рядом с ложем. Сквозь растопыренные пальцы она
смотрела в его нависшее над нею лицо. Сердце билось учащенно, она чувствовала,
что этот сильный человек сейчас снова набросится на нее, в нем кипит мощь,
сила, он снова начнет сладко терзать ее роскошную плоть, она снова начнет
умирать в сладчайшей агонии, когда все тело тает...
Голос его прозвучал хриплый, изломанный не то страстью, не
то сильным удивлением:
— Брунгильда?
— Я, — прошептала она. — Это я, Фарамунд...
Она сама чувствовала, каким непривычно сладким и чувственным
стал ее голос, и его имя звучало, словно она его пела на римский манер.
Он сел рядом, в глазах было странное выражение:
— Но... почему?
Она промурлыкала:
— Разве не я жена твоя?
— Ты сама, — прошептал он, — ты сама послала
вместо себя служанку!
— Наш брак был политическим браком, — напомнила
она. — Но теперь...
— Что теперь?
— Я подумала, что довольно ей занимать принадлежащее
мне место.
Он спросил тупо:
— Зачем? Зачем?
Она уже раскрыла рот, чтобы сказать правду. Уже. Уже начала
было произносить... но проклятое чувство, которое не позволяло ронять себя
перед простолюдинами, заставляло держать спину ровной, а взгляд гордым,
которое...
— Супруге конунга, — ответила она, — который
столько времени проводит в войнах... необходима... надежность. А эту надежность
может дать только наследник.
Он молча нависал над нею, тяжелый, как прогретая на солнце
скала. От его сильного тела шли незримые волны, в ответ на которые в ее теле
снова просыпалось желание. Со счастливым смятением она поняла, что отныне
всегда ее будет тянуть к этому необыкновенному человеку. И что никогда ни один
мужчина не сумеет зажечь в ней этот огонь.
Затем она услышала тяжелый вздох. Пахнущее мужским потом
сильное тело качнулось, она приготовилась блаженно принять его тяжесть, ощутить
сильные пальцы на своей нежной плоти, однако Фарамунд внезапно встал. Она
видела, как мелькнула его одежда, затем услышала быстрые удаляющиеся шаги. Хлопнула
дверь.
Когда Фарамунд выскочил в коридор, Рикигур вскочил,
изобразил готовность к бою. В дальнем краю Фюстель и еще кто-то из новеньких,
что бросали кости, насторожились и привстали. Он махнул им, играйте дальше,
бегом пронесся вниз, замелькали комнаты прислуги, вот дверь Клотильды. Толкнул,
не заперто, вбежал, взгляд разом охватил пустое помещение, неразобранную
постель... Да, на эту постель сегодня никто не ложился.
— Где же она? — пробормотал он. К горлу поднимался
странный комок. — Клотильда...
Уже быстрым шагом вышел на крыльцо. Воздух, сырой и теплый,
пахнул в лицо, в лунном свете поблескивали, как пляшущие комарики, мелкие капли
ночного дождя. Глаза сразу выхватили у дальнего столба женскую фигуру.
Клотильда стояла под легким дождиком мокрая, как утонувшая
крыса, жалкая. Волосы прилипли, по лицу бежали капли. Комок в горле разросся,
Фарамунд хотел что-то сказать, но не мог, дышать стало трудно.
Он шагнул, обхватил мокрое вздрагивающее от холода тело,
прижал к себе. Она прятала лицо, он насильно поддел за подбородок, наклонился.
По ее лицу все еще бежали капли, он ощутил на губах солоноватый привкус. Словно
чего-то испугавшись, она поспешно опустила голову.
— Рекс, — услышал он ее боязливый шепот. — Я
отдала тебе свое тело, свою честь, свою душу... Больше у меня ничего нет.
— Я строю большую крепость на берегу красивой
реки, — ответил он таким же жарким шепотом, — так пока только
руины... остатки римского городка, но... если хочешь, можно туда переехать
прямо сегодня.
Она все еще прятала лицо у него на груди. Он чувствовал, как
вздрагивает ее тело. Наконец, словно чему-то поверив, ее холодные тонкие руки
обхватили его, она прижалась жадно и отчаянно, как испуганный ребенок.
— Я перееду тоже, — сообщил он. Решение пришло
неожиданно, но с каждым мгновением он понимал, что это самый лучший
выход. — А этот Римбург пусть остается Брунгильде.
Она прошептала ему в грудь:
— Я пойду за тобой, куда скажешь. В лагерь, в шалаш, в
воинский шатер...
