— В этом нет нужды, — ответил он почти
нежно. — Ты мать моего ребенка.
Она сказала торопливо:
— Он здоров, здоров...
— Ты, — прошептал он ей в ухо, — моя
настоящая жена, Клотильда. Иди за ребенком. Мы уезжаем прямо сейчас. Не
дожидаясь рассвета!
Глава 33
Брунгильда кусала губы. Слезы щипали глаза, она металась по
комнате, служанки забились в свои каморки, она слышала их испуганный шепот.
Внизу во дворе метались красные огни факелов, люди носили мешки, тюки, потом
она услышала фырканье лошадей.
Едва край неба посветлел, заскрипели створки ворот. Она
видела, как четверка коней потащила со двора крытую повозку. Сердце
остановилось. Со страхом она поняла кто в этой повозке. И еще поняла, что рекс
уезжает вместе с этой повозкой и ее пассажирами. Уезжает, не попрощавшись, не
сказав ни слова. Даже не уведомив...
Рекс покинул ее, обнаружив обман. Но что его рассердило? Что
она явилась вместо служанки? Это не могло его рассердить, но он мог счесть себя
оскорбленным, что снова распоряжалась без него, не поставив его в известность.
Да, прошлый раз, она оскорбила его тем, что прислала
служанку, даже не объяснив предварительно, что у цивилизованных племен есть
такой обычай. Но если он и был в бешенстве, то это постепенно угасло. Рекс не
похож на мужчин, что долго помнят о мелочных обидах.
Сейчас же, ясно, его обрадовало, что она пришла вместо
служанки, но гордость рекса и мужчины унижена тем, что с ним снова не
посчитались, не спросили, даже не объяснили, и, тем более, не испросили
разрешения. Все мужчины любят, когда женщины у них просят, а не требуют, и
просьбами можно у них взять все: деньги, земли, имя и даже честь...
Воспрянув, она терпеливо дожидалась его возвращения. Судя по
слухам, он уехал в новые области, захваченные его войсками. С караваном купцов
пришло сообщение, что он выбрал на берегу большой реки красивое место, где повелел
строить город. Там когда-то стояла римская крепость, но конунг ее разрушил,
римлян перевешал и посадил на колья, а теперь решил восстановить сам город.
Еще, судя по слухам, власть рекса распространяется
стремительно. Уже почти все соседние племена признали власть франков, только
ниже по реке сопротивляются какие-то федераты, но они отступают под натиском
его войск. По слухам, до самого сердца мира — Рима, оставалось всего несколько
суток похода...
Стук великого множества топоров сливался в неумолчный шелест.
Круглые сутки всюду горели костры, даже в ночи раздавался скрип тележных колес.
Топоры стучали все так же, каждое утро солнце освещало новые строения, а
угловые башни вырастали еще на этаж-другой.
Место для постройки нового града Фарамунд указал на берегу
большой реки Сены в удивительно красивом месте. За неделю вокруг руин римской
крепости выкорчевали лес, расчистили, за вторую — поставили опорные сторожевые
башни по углам будущего града. Все это время Фарамунд держал войско вблизи. На
этот раз он отступил от общепринятого обычая строить привычный бург. Сотни
плотников по его приказу поставили крепкую стену, а уже затем внутри кольца
возводили дома, сараи, казарму для воинов.
Для него построили дом целиком из камня. В двух конных
переходах отсюда находилась огромная римская вилла, ее разграбили и сожгли, а
камень Фарамунд велел выломать до основания и привезти в его новый град. Это
было нечто среднее между бургом и городом, строители не понимали его замысла,
но Фарамунд был непреклонен.
— Да непохож, — отвечал он. — Но ведь и
Лютеция была... непохожей.
— Лютеция? — спрашивали у него.
— Лютеция, — отвечал он тихо. — Я назову это
место Лютецией. Я не встречал места прекраснее...
Больше всех была счастлива Клотильда с маленьким Клодием,
как, не мудрствуя, назвал по ее имени ребенка Фарамунд. У младенца еще при
рождении оказались длинные шелковистые волосенки. Повитухи узрели в этом доброе
предзнаменование, на что Фарамунд сказал, что отныне в его роду все обязаны
будут носить длинные волосы. И что его род потеряет власть, когда мужчины
срежут волосы.
— Клодий Длинные Волосы, — сказал он гордо. —
Отныне это его имя!
Клотильда всякий раз выхватывала сына из его огромных рук,
страшась, что отец раздавит, повредит или застудит.
Однажды приехал Тревор, осмотрел стройку, признался:
— Прекрасное место. И река здесь удивительно спокойная,
широкая.
— Не везде, — заметил Фарамунд.
— Берег круг, — согласился Тревор. — С этой
стороны враг обломает зубы. Но пристань надо уже сейчас. Да и камень по течению
проще сплавлять на плотах.
Фарамунд сказал весело:
— Не хочешь ли взять на себя руководство? Мне скоро
покидать это место. А тебе, как вижу, скучно сидеть в Римбурге, где ничего не
происходит!
Брунгильда целыми днями проводила у окна. Иногда даже ночами
просыпалась, заслышав зов труб. Сердце колотилось часто-часто, в голове шумело,
но трубные звуки быстро таяли, словно туман под лучами солнца.
Засыпала обычно, снова и снова перебирая в памяти все, что
тогда произошло ночью. Дополняла в грезах, раскрашивала, придумывала диалоги,
отвечала попеременно то за Фарамунда... своего супруга!.. то за себя, такую
ласковую и веселую...
Однажды услышала далеко за крепостной стеной могучий трубный
рев. Сердце затрепетало, она счастливо прижала руки к сердцу, а кровь
прихлынула к щекам. Она ощутила, как защипало кончики ушей, а тяжелая горячая
кровь залила шею.
— Что со мной? — сказала она в смятении. — Я
жду его как деревенская простушка... Я не должна! Я не должна бежать навстречу!
Из коридора заглянула служанка:
— Там кто-то трубит. Гости, что ли?
— Глупая, — выпалила Брунгильда счастливо. —
Это рекс вернулся!
Служанка выкатила глаза. Вид был, в самом деле, глупый,
особенно когда челюсть отвисла до живота.
— Откуда рекс? До него еще полстраны ехать...
— Это он, — сказала она горячо. — Быстрее,
неси мои лучшие платья! Позови служанок, пусть помогут мне одеться, расчешут
волосы!
Служанка попятилась, не сводя с нее изумленного взгляда.
Брунгильда услышала приглушенное ворчание:
— Рекс... Откуда рекс?.. Про тебя не скажешь, что тебе
сердце подсказывает...
И все-таки она не могла заставить себя выбежать навстречу,
как простолюдинка, или же, как влюбленный ребенок. Сердце выскакивало из груди,
словно старалось выскочить и скатиться по ступенькам ему под ноги, но спина
оставалась ровной, лицо спокойным, а глаза ее смотрели, как и надлежит
благородной женщине самого высокого происхождения.
Жар приливал к щекам, грудь начинала вздыматься часто, и
Брунгильда с усилием подчиняла слабое тело своей воле, ибо вера нового бога
гласит, что плоть немощна, а дух силен, он в состоянии сделать с плотью все,
что возжелает. Это с блеском доказывали христианские аскеты и мученики, но
Брунгильда хотела только одного, чтобы конунг не заметил, что она смотрит на
него влюбленными глазами служанки, роняя свое достоинство.
