Лихорадочные мысли носились с такой силой, что его почти
раскачивало, словно осиновый лист. В третий раз, чтобы не произошло ошибки, за
ним послали не человека, а...
Внизу коротко скрипнуло. Значит, этот волк умеет открывать
двери. Наверняка, он умеет не только открывать двери!
Тень мелькнула в холле. Там на страже Фюстель, но Фарамунд
уже понимал со стесненным сердцем, что весь дом погружен в магический сон.
Разница только в том, что теперь волк... если это волк, не будет искать его
бесцельно, а сразу пойдет по запаху. Теперь уже не уйти, не спрятаться!
Черный зверь поднимался по лестнице громадными прыжками.
Фарамунд взмолился, чтобы чужак не замедлил стремительный бег, не успел учуять,
и когда тот взлетел на площадку, рука с ножом метнулась вперед.
Волк в последний миг ощутил чужой запах, попытался
остановиться. Острое лезвие, нацеленное в сердце, ударило чуть выше. Фарамунд
чувствовал, как дрожит под лезвием распарываемая плоть. Затем железо уперлось в
кость, волк навалился на Фарамунда, стальной клинок хрустнул. Фарамунд ухватил
обеими руками зверя за горло, удерживая страшную пасть, рвущуюся к его горлу.
Они покатились по полу, волк хрипел, страшные зубы лязгали
перед лицом Фарамунда. Он, едва не терял сознание от страха и отвращения, ему
прямо в лицо плеснуло теплой кровью, ощутил на губах солоноватый вкус,
проглотил, едва не стошнило.
В спину уперлось ребро ступеньки. Волк хрипел, упирался
задними лапами. Они покатились по ступенькам, а когда оказались на полу в
холле, Фарамунд вдруг ощутил, как толстая мохнатая шея быстро теряет шерсть, становится
скользкой и гладкой...
Он отпихнулся, встал над поверженным. Вместо волка лежал
залитый кровью человек. Среднего роста, с хорошо развитой мускулатурой. Из
отверстия в груди толчками выплескивалась темная кровь.
На месте глаз Фарамунд рассмотрел лишь провалы. Губы слегка
раздвинулись, зубы все еще оставались волчьи: четыре огромных клыка, редкие
передние, слова вылетели едва слышно:
— Чем ты... меня...
— Поднимись по лестнице, — прохрипел
Фарамунд, — найдешь... клинок... Ты кто? Кто послал?
Оборотень покачал головой. Лицо на глазах бледнело:
— Не видишь, я умираю. Зачем мне тебе говорить?
— Я сообщу твоим родным, — пообещал Фарамунд.
— Могу ли я верить врагу?
— Если ты знал, к кому идешь...
— Я... не знал... — прошептал человек. — Мне
просто... указали... Но... ты так говоришь... что верю... Меня зовут Арро Серый
Клык... я из клана Болотных, что сейчас спустился в долину Лабы...
Он закашлялся, изо рта хлынула кровь. Глаза начали
закатываться. Фарамунд схватил его за плечи, встряхнул:
— Кто послал?.. что говорили?
Оборотень с трудом раздвинул мертвеющие губы:
— Надо... пока ты не успел... устойчивость...
— Кто послал? — повторил Фарамунд.
— Колдун из Рима...
Он дернулся и застыл. Фарамунд стоял над убитым в сильнейшей
растерянности. С меча капала темная кровь, а он не сводил глаз с вполне
человеческого лица. Первый порыв заорать, разбудить стражей, перебудить всех —
загнал вглубь, наоборот — застыл, осматривался с осторожностью.
Третья попытка его убить, что необычного? Правителей всегда
ждет либо кинжал убийцы, либо метко пущенная стрела, либо отравленное вино. Но
его трижды пытаются убить... необычно!.. Да, он не встревожился бы, перехвати
стража чужака с обнаженным мечом. Он сам бы не удивился, если бы в его спальню
по стене плюща полезли убийцы с ножами в зубах.
Но дважды к нему подсылали крепких ребят, закрытых каким-то
колдовством! А сейчас прислали вообще человека-оборотня. Именно к нему.
Оборотень мог разорвать по дороге десятки сонных людей, но никого не тронул.
Что за Старшие, о которых между собой говорили те первые
убийцы?
Что за Устойчивость, которую надо нарушить?.. Что такое
вообще устойчивость... устойчивость в его положении?.. Начнем сначала. Он —
конунг быстро растущего, набирающего силу племени. О франках заговорили, их имя
сначала начали запоминать, потом — произносить с уважением, а теперь уже им
пугают детей.
Устойчивость... Не та ли устойчивость, что создается с
началом наследования? Сейчас образования... язык не поворачивается называть их
государствами, создаются так же быстро, как и рассыпаются. Обычно они
рассыпаются со смертью или гибелью основателя. Всегда начинается кровавая
борьба за наследство между его соратниками.
Нет, он еще при жизни... да что там при жизни!.. в полной
своей силе должен объявить своим наследником своего сына. А соратников
заставить принести ему клятву на верность и послушание. Только так его растущее
государство устоит, не рассыплется, будет крепнуть и расширяться.
Надо ехать... Успеть объявить, что всю власть унаследует его
сын... если будет сын. Тревор уверял, что будет именно сын. Живот клином, пятна
на лице... Всего трясет, в груди щем и ощущение, что наломал дров, что-то
сломал хрупкое, словно подкованными сапогами прошел по клумбе с цветами.
Хотя в сыне ли дело? На самом же деле — ехать именно к
Брунгильде. Все чаще перед глазами ее решительное лицо, блестящие глаза... В
них тогда стояли слезы, почему понял только сейчас?
В Римбурге, в своих роскошных покоях, Брунгильда слушала
Тревора, выпрямившись, гордо вскинув подбородок.
Тревор говорил тяжело, словно выкатывал на гору каменные
валуны. С Брунгильдой старался не встречаться взглядом, кое-как закончил
рассказ о поездке, поклонился:
— Дорогая... Это все... что он сказал.
Он поцеловал ее в мраморно чистый лоб, повернулся и вышел. В
дверном проеме покачнулся, плечо задело косяк. Брунгильда не поворачивалась,
шаги дяди затихали в коридоре.
Она с неподвижным лицом ждала, пока проскрипят ступеньки на
лестнице. Наступила мертвая тишина, но она все еще прислушивалась, пока от напряжения
не зашумело в голове.
На миг грудь напряглась, словно сопротивляясь отчаянному
крику, однако к своему удивлению ощутила в себе пустоту. В душе было темно и
пусто. Даже удивление оказалось настолько слабым, что истаяло как туман. Да,
она тогда совершила ошибку. Она совершила ошибку еще в самом начале, когда
увидела Фарамунда и стала искать в нем коварство, всякие изъяны. Даже раньше,
когда упорно не желала слушать об этом воителе. А потом многократно повторяла и
усугубляла свою дурость... Особенно, когда послала вместо себя служанку...
Но и тогда можно было много раз исправить! Можно было уже по
приезде в Римбург отослать служанку заниматься своим делом, а самой занять
принадлежащее ей место. Можно было сделать это в любой день, когда рекс
приезжал в Римбург. Что ей мешало? Она видела его изнуренное лицо, видела его
измученные глаза, круги под глазами! Он хотел... он хотел, чтобы она пришла на
их общее ложе!
