Но почему же он, сказала она беззвучно, тут же спохватилась.
Но ведь она сама четко и твердо объяснила ему, что их брак — лишь союз племен.
Объяснила так неопровержимо, что бедному варвару, который хорош и умен только с
мечом, нечем было возразить... кроме как взять ее силой. По праву мужа. Но он,
опять же по своей варварской натуре, оказался достаточно благороден, чтобы не
принуждать ее.
Да, это ее главная ошибка. Наверное, главная. Ей надо было
сделать первый шаг самой. Она запретила ему приближаться к ней, он и не
приближался. В чем она может его винить?
Сегодня ей во дворе попался навстречу угодливый Бургувей,
управитель, подаренный ей отцом. Он поклонился, едва ли не до земли, поздравил
со скорым рождением ребенка. В глазах этого преданного до безумия слуги она
прочла настоящее почтение. Он, как и все слуги, как все в бурге, уверен, что
она все делала нарочно!
Как доказать Фарамунду, что он ошибается, считая ее такой...
такой расчетливой? С холодком в душе ощутила, что уже все потеряно. Он сейчас
делит брачное ложе с Клотильдой. Она уже не служанка, она — мать его сына. Она
следует за ним повсюду, не считаясь с трудностями воинской жизни. Она... она
стала для рекса больше, чем супругой!
Острая боль ужалила сердце. Брунгильда охнула, без сил
опустилась на скамью. Все в крепости ждут, что она вскоре разрешится от
бремени, станет полноправной правительницей. Нет, она и сейчас полноправная, но
с рождением ребенка станет матерью будущего правителя. И, если бурная жизнь
конунга оборвется на войне, то всеми захваченными землями, городами и бургами
править будет она.
Как сказал с боязливым уважением этот Бургувей: госпожа, вы
добились всего! А чего она добилась? Позволила гордыне взять над собой верх...
Недаром же вера Христа называет гордыню в числе семи главных смертных грехов.
Правда, они имеют в виду что-то другое... Неважно, она позволяла гордыне брать
над собой верх... слишком долго.
Взгляд ее упал на стену. Среди украшений там загадочно
блистали в полумраке камни на дорогих ножнах. Этот арабский кинжал отец подарил
когда-то сыну, но когда тот погиб, отдал ей.
Двигаясь как во сне, она пересекла комнату, Холодные камешки
приятно обожгли пальцы. Потянула за рукоять, лезвие неохотно покинуло темную
нору. В холодном лунном свете кинжал блистал мертво и загадочно.
В комнате заметно померкло. Она испуганно вскинула голову. В
окно был виден край черной тучи, что наполз на блистающий лунный диск, а
единственный в комнате светильник горит вполсилы.
— Рекс, — сказала она горько. — Неужели ты не
видишь, что моя гордость... уже растоптана?.. Я готова тебе отдать все, но...
опоздала. Это ты мне дал... все, что я хотела... что я сказала, будто хочу... а
сам от меня брать не захотел. Как доказать тебе?.. Как доказать, что не нужна
мне власть, не нужны эти земли, не нужно быть правительницей земель и народов?
Осторожно коснулась лезвия розовым пальчиком. Чуть провела,
острая сталь мгновенно прокусила нежную кожу. Брунгильда молча смотрела, как на
подушечке собирается капля крови, почти черная в слабом свете. Больно... Даже
пальчик порезать, и то больно! Но разве эта боль сравнится с той, что терзает
ее сердце?
Уже не колеблясь, она взялась за рукоять двумя руками, Узкое
острие хищно высматривало цель. Вот сюда, под левую грудь. Лезвие должно
свободно скользнуть между ребрами. Там сейчас судорожно трепещет ее испуганное
сердце, трусит, молит о пощаде...
Я докажу тебе, Фарамунд, сказала она беззвучно. Ты увидишь,
что мне твой титул рекса не нужен, как и эта власть. Но ты тоже просчитался!..
Я не корова, которая будет покорно рожать тебе наследников.
— Прости, мой сын, — прошептала она. —
Прости...
Острое железо пропороло кожу, вошло в нежную плоть, чуть
задело ребро. Резкая боль обожгла мозг. Железо вонзилось в сердце, но и тогда
руки испуганно вжимали полоску стали в грудь, пока рукоять не прижалась к телу.
Она все еще жила, все еще чувствовала боль, перед которой
боль от смертельной раны почти не боль вовсе. Наконец слабость взяла верх, ноги
подломились.
В доме не слышали, как она упала навзничь. Помня, что сейчас
некому закрыть ее вытаращенные глаза, гордая дочь доблестного Фабия выпрямилась
и последним усилием в жизни опустила веки.
Трое последних суток Фарамунд гнал во всю мочь, менял коней,
даже на ходу пересаживался с седла в седло, как прирожденный степняк. Страх,
что случится нечто непоправимое, терзал грудь, а голова раскалилась, как
выкипающий котел на жарком костре.
За спиной гремели копыта. Верная сотня неслась по пятам,
Вехульд скачет рядом, тревожно поглядывает на темное, как грозовая туча, лицо
конунга. Наверняка выслал вперед пару десятков отважных, что готовы принять на
себя все стрелы, ножи и копья, нацеленные в конунга.
Последнюю ночь он вовсе несся без сна и отдыха. Конь хрипел,
его раскачивало на ходу. Фарамунд чувствовал, что бедный зверь вот-вот рухнет,
но все пришпоривал, дергал повод.
Дорога шла вдоль реки, а когда на той стороне показались
гордые стены Лютеции, он только мазнул по ним взглядом, намереваясь скакать
дальше, к Римбургу.
С того берега по мосту ему наперерез спешили всадники.
Впереди несся всадник в золотистом плаще, Фарамунд узнал Унгардлика, следом
двое его воинов, еще какие-то люди, явно из горожан.
Унгардлик управлял конем ногами, руки прижимали к груди
большой сверток. Фарамунд ощутил, как болезненно стиснулось сердце.
— Рекс! — закричал Унгардлик еще издали. —
Рекс!.. Погоди... Остановись!
Фарамунд зарычал от нетерпения, придержал коня.
— Что еще?
Унгардлик подъехал, сверток в руках зашевелился. Из толстого
одеяла выглянула розовая мордочка. Оцепенев, Фарамунд смотрел, как показались
крохотные розовые пальчики, ухватились за края одеяла.
— Твой сын, — сказал Унгардлик торопливо. —
Он здоров, здоров!.. Как хватает, пальцы как железные...
— Что стряслось? — вскричал Фарамунд. —
Почему?.. Где Клотильда?
К нему подъехали горожане, молча кланялись, но все отводили
взгляды, опускали головы.
Унгардлик сказал несчастным голосом:
— Когда она узнала... что ты едешь в Римбург... А тут
еще все время слухи, что ты сына от Брунгильды наследником...
Фарамунд крикнул страшным голосом:
— Что... случилось?
— Она ждала... но ты решил... Она смирилась, что не ее
сын будет рексом... но когда ты промчался мимо стен Лютеции... она не смогла...
Мы стояли на высокой башне. Мы видели, как ты промчался мимо, как за тобой
клубилась пыль, как ты стремился вперед, готовый расправить крылья и в
страстном нетерпении полететь впереди коня... Прости! Я едва успел выхватить у
нее ребенка... прижимала к груди... но сама она с башни на камни...
