Громыхало спросил тем же гулким грохочущим голосом:
— А что... вы не останетесь?
В голосе палача звучало удивление. Фарамунд понял, что
хозяин любит наблюдать за пытками. А то и сам берет в руки клещи.
— Сперва разберусь там, — ответил Лаурс
зло. — Слишком много убитых... Почему, кто прозевал? Ты заставь говорить
этого, а я — тех лодырей, что как-то пропустили этих сволочей. Наверное, и
выпустили...
— Он был не один?
Лаурс вместо ответа лишь ударил пленника под ребра, но
теперь Фарамунд лежал другим боком. Удар отозвался болезненно, однако Фарамунд
заставил себя не повести и бровью. Он понял, чего хочет хозяин бурга, значит —
надо растянуть пытку как можно дольше.
— Стойкий, — усмехнулся Лаурс недобро. —
Ничего, Громыхало и не таких ломал!.. Как только начнет орать, тут же кликни!
— Слушаюсь, хозяин, — ответил палач, которого тот
назвал Громыхало. — С виду он крепкий, но до вечера вряд ли дотерпит.
Когда шаги хозяина затихли, Фарамунд сказал негромко:
— Да ты и сам крепкий... Был воином? А то и десятником?
— Довелось, — ответил Громыхало довольно. — У
тебя наметан глаз... Ты сам тоже... того. Говорят, ты дрался, чтобы дать
сбежать своему дружку? Мог бы и сам, но задерживал?
— Да, — ответил он. — Настоящий вожак должен
заботиться о своих людях, верно?
Громыхало положил на раскаленные угли щипцы, острые штыри.
Широкое лицо было деловитым, задумчивым.
— Это верно. Но так мало кто делает.
— Как видишь, я делаю.
— Ну, ты... Вот и попался.
Он гулко хохотнул, довольный своим умозаключением. Толстые
щеки затряслись. Фарамунд сказал, стараясь придать голосу как можно больше
убедительности:
— Да, но мои люди ушли. И сейчас делят добычу. А мы
взяли немало золота! И камешков. На них можно хоть такую крепость построить,
хоть еще больше.
Громыхало кивнул в задумчивости.
— Да, это ты... гм... за таким, понятно, люди идут.
Сейчас мало кому можно доверять.
Он рывком поднял Фарамунда, крякнул, вскинул его на широкий
стол. В глазах палача Фарамунд уловил некоторое одобрение. То ли его немалого
веса, то ли вздутых мышц воина.
Освободив правую ногу, он умело привязал ее на угол стола,
левую — на другой. И только убедившись, что пленник привязан крепко, поочередно
развязывал и закреплял руки.
Фарамунд оказался распятым, он скосил глаза на жаровню.
Железные прутья накалялись на глазах. Кончики стали темно-вишневого цвета,
медленно, но неотступно превращались в алые. А темно-вишневый поднимался выше.
Громыхало надел кожаный передник, широкий, от которого пахло
засохшей кровью, так же неспешно натянул толстые кожаные рукавицы. Фарамунд
заставил себя дышать ровнее. Сердце колотилось как схваченный воробей.
— Ты мог бы уйти со мной, — проговорил он как
можно небрежнее. — У меня вдоволь припрятано золота. Ты уже знаешь, что я
держу слово.
Широкое лицо палача расплылось еще шире, он тихонько ржанул,
как огромный сытый жеребец:
— Уйти?.. Да отсюда комар не вылетит!
— Но мои люди вылетели, — напомнил Фарамунд.
— Их спины прикрывал ты! — возразил Громыхало.
— Но сейчас нас будет двое...
Громыхало вместо ответа ухватил прут. Раскаленный конец стал
почти оранжевым, а из толстой рукавицы пошел пар. Громыхало приблизился к
пленнику, сказал благожелательно:
— Лучше начинай орать, вот тебе добрый совет. Все равно
кончится одним. Тебя убьют. Ну, разве что шкуру сдерут для потехи. Так чего
терпеть зря?
Раскаленный конец приблизился к груди. Жар опалил кожу.
Фарамунд скосил глаза на алую головку прута. Там вспыхивали искорки, словно
внутри железа бродили такие же призрачные существа, что появляются в пурпурных
углях костра. Жар приблизился, Громыхало внезапно ткнул прутом в тело, Фарамунд
успел задержать дыхание, стиснул челюсти. Боль хлестнула в мозг, едва не
разорвала череп. В воздухе запахло горелым мясом.
Громыхало с интересом всматривался в лицо пленника:
— Ну, как?
— Терпимо, — ответил Фарамунд сквозь зубы. Он
чувствовал, что второй раз может не выдержать такого прикосновения. Запах
горелого мяса, его собственной плоти, вызывал тошноту и подленький
страх. — Этим меня кричать не заставишь. Можешь сразу пробовать что-то
другое.
— Попробую, — согласился Громыхало. — Вон у
меня сколько всего! Тут и щипцы, и крючья, и пилы, и спицы... Все перепробую.
— Дурак, — сказал Фарамунд внятно.
— Почему? — спросил Громыхало мирно. Похоже, он
всегда разговаривал с теми, кого пытал. — Разве я дурак, а не ты? Кто из
нас лежит на пыточном столе?.. Ты лучше давай рассказывай, какой ты добрый, и
что тебя нельзя... ха-ха... обижать! Расскажи, что тебя послал сам конунг, и
что за тобой явится целая армия!.. Или начинай обращать меня в веру этого...
Христа!.. Были и такие.
— И что же?
Громыхало заботливо перевернул щипцы на углях, а прут снова
сунул в алую россыпь, лопаткой сгреб угли, присыпав сверху.
— А то же, — буркнул он гулко. — Все одно и
тоже!.. В какого бы бога ни верил, а в петле все одинаковые. Или на колу. Мой
хозяин страсть как любит на кол сажать. Или же бросает живьем в яму собакам...
У нас здесь, знаешь, какие собаки? Так что это ты дурак, дружище.
— Я предлагал, — выдохнул Фарамунд
страстно, — тебе достойную жизнь! Кем ты стал здесь? Ты уже не видишь
вольного леса, не слышишь шум ветвей! А горячий конь под седлом?.. А золото,
которое швыряешь в таверне, а хозяин спешит навстречу — угодливый, как раб?..
Ты можешь жить богато и вольно, а ты... что будет завтра? Кем умрешь? Дряхлым
беззубым старцем, которому начнут сниться все те, кого замучил?
Громыхало с щипцами подошел вплотную, глаза высматривали
место, где вырвать клок мяса. Лицо помрачнело, Фарамунд ощутил, что, возможно,
он первым из пленников, угодил в больное место.
— Да и нужен ли будет старик здешнему хозяину? —
спросил он безжалостно. — Как только из твоих пальцев начнет выскальзывать
рукоять топора, он тебя вышвырнет умирать за порог. А подыхать медленно в грязи
от холода и голода... это совсем не то, что на скаку, на стене чужой крепости,
захлебнувшись вином или даже вот так — на столе палача!
Щипцы опустились на грудь Фарамунда. Громыхало сопел, брови
сдвигались, наконец обратил взор на лицо пленника:
— Ты, в самом деле, не брешешь, насчет припрятанного
золота?
— Что припрятанное, — ответил Фарамунд
уклончиво. — У нас золота будет намного больше!
Громыхало раздвинул щипцы, зловещие зубья сомкнулись на
клочке мяса в боку, но рукояти пока не сводил, все еще двигал бровями,
складками на лбу.
