— А это кто? — спросил он тупо, но, вспомнив, что
молодая госпожа поклоняется какому-то из новых богов, добавил страстно: — Но
разве мой меч лишний? И сорок мечей моих людей? Они все в твоем услужении, как
и я сам!
— Разбойники?
Бушующий в его груди огонь с кипящей кровью растекся по телу,
воспламенил мозг. Он задыхался, не знал, как выразить все то, что разрывало его
изнутри.
— Госпожа!.. О, госпожа...
Ее узкие брови взлетели в удивлении, а он, глядя в ее
прекрасное лицо снизу вверх, рванул обеими руками рубашку на груди:
— Здесь, в этой груди, бьется самое преданное тебе
сердце!
Она вскочила, в глазах впервые мелькнул страх, но голосок
звучал твердо:
— Я лучше... лучше умру! Мне не нужны мечи разбойников!
— Но разве этот же Свен не был разбойником? —
воскликнул он. — Разбойник, это человек, который один выходит на дорогу!
Если их трое-пятеро, это шайка разбойников! Если же два десятка, то они уже
называются иначе... А если удается построить крепость, то ее уже никто не
называет разбойничьей! Госпожа, я смогу держать крепость не хуже Свена...
Она отступила на шаг, глаза ее сверкали гневом:
— Не смей даже речи такие вести в моем присутствии! Мы
не должны кусать руку, давшую нам кров и хлеб!
Он поднялся с колен, но головы не поднимал, страшась
разгневать ее еще больше. Страсть и ярость боролись в нем, словно на кипящую
смолу плескали холодной водой.
— Мне он не давал кров и хлеб, — вырвалось из
глубины груди. — Но если на то твоя воля, я не причиню ему вреда.
— Какая у меня воля над разбойником?
— Больше, чем у богов! — вырвалось у него.
— Не богохульствуй. Бог един.
— Больше, чем у единого Бога, — ответил он горячо,
но покорно. — Потому что этот Бог для меня — Ты, госпожа. Я, когда
очнулся, то сквозь туман увидел твой лик и был уверен, что я уже на небесах...
Я и сейчас всякий раз на небесах, когда тебя вижу. И я знаю, что Небо и Рай
там, где ступает твоя нога.
— Не богохульствуй, — повторила она, но уже
беспомощнее. Голос ее изломался, а рука вздрогнула, когда указала на дверь: —
Уходи!
Клотильда смотрела круглыми блестящими глазами. Вздрогнула,
словно выходя из чудесного сна, сказала торопливо:
— Да-да, тебе пока уходить. К нам вот-вот заглянет
доблестный Редьярд.
Фарамунд дернулся, пальцы сжались в кулак.
— А он зачем?
Лютеция смотрела холодно, до объяснений не снизошла, а
Клотильда, чувствуя странную жалость к этому сильному человеку, сказала
торопливо:
— Он всегда заходит проститься перед сном! Проверяет,
чтобы двери были заперты на ночь. И дает мне всякие умные наставления.
Она презрительно фыркнула. Лицо Фарамунда дергалось, губы
вздрагивали. По лицу ходили пятна, желваки то вздувались так, что вот-вот
прорвут кожу, то исчезали вовсе. Клотильда обольстительно улыбалась, показывала
всем видом, что уж она-то не отходит от госпожи ни на шаг, беспокоиться за нее
не надо.
Он взглянул на нее с такой горячей благодарностью, что
Клотильда в ответ едва не заревела. Страшный разбойник совсем не такой уже и
страшный. Потому что сейчас он беспомощен, сейчас не отобьется и от цыпленка:
вот слезы уже застилают глаза, а голос дрожит как тростник на ветру.
— Надо идти, — сказала она настойчиво. —
Уходи, разве ты не понимаешь?
Она ухватила его за руку, тащила, разворачивала, пока не
выставила за порог. Фарамунд шагнул в тень, ночь проглотила его высокую фигуру.
На следующий день удалось перехватить сборщиков дани. Люди
конунга возвращались с дальнего конца земель, когда с деревьев внезапно со
свистом полетели стрелы, камни. Из кустов выпрыгнули разъяренные люди с оружием
в руках.
Люди конунга ехали беспечно, даже шлемы сняли: день жаркий,
влажный, пот заливает глаза. Камни, выпущенные из пращ, оружия плебса, со
страшной силой разбивали черепа, а стрелы находили уязвимые места в латах.
Треть легла от стрел и камней, но оставшиеся успели оказать отчаянное
сопротивление.
У конунга в отряде служили отборные бойцы, лучшие из лучших.
Несмотря на перевес в людях, разбойники заколебались, но впереди шли, как
косари смерти, их страшный в бою вожак, рядом с ним свирепо крушил любые
доспехи молотом Громыхало, а с другой стороны двигался Вехульд, щит в его руке
принимал все удары, а топор наносил точные разящие удары.
Ни один из людей конунга не пытался спасти жизнь бегством.
Последний сражался, прислонившись спиной к дереву, а когда ему предложили
сдаться — оставят жить и даже отпустят, он только плюнул в их сторону. Фарамунд
велел убить его стрелами, чтобы не рисковать людьми.
Сборщиков подати было всего двенадцать, но это оказалось
двенадцать наборов великолепных доспехов, двенадцать мечей, подобных он не
держал в руках, двенадцать настоящих стальных шлемов!
Он пересчитал монеты, золото, присутствовали только
Громыхало и Вехульд, остальные у костра жадно делили добычу. Фарамунд своей
волей велел два полных набора доспехов и оружия выделить для его ближайших
помощников: Громыхало и Вехульду. Все прочее — членам шайки, и теперь делили
«по справедливости»: меч — одному, щит — другому, шлем — третьему, доспехи —
четвертому, а сапоги вовсе доставались пятому.
— Можно начинать, — сказал он, когда поднял
голову. Встретился взглядом с горящими глазами Громыхало и Вехульда. Они, не
отрываясь, жадно смотрели на россыпь золотых монет. — Можно выбрать место
и... начинать строить собственный бург. Если нам это нужно.
Своих велел закопать поглубже, набросать тяжелых камней, чтобы
звери не разрыли. Обратно к своему логову возвращались довольные, гордые.
Впервые не просто ограбили земледельцев или небольшой обоз без охраны, а напали
на самих людей конунга!
— Как думаешь, — спросил Громыхало
озабоченно, — пошлет конунг нас разыскивать?
За Фарамунда быстро ответил Вехульд:
— Конечно, пошлет. Для него это оскорбление, а не
просто потеря денег. Но теперь я понял, почему мы так далеко ушли от своих
мест! Верно?
Их взгляды обратились на Фарамунда. Тот кивнул:
— Да, живых мы не оставили. А в этих краях орудуют
другие шайки. Вот пусть конунг их и ловит.
— И развешивает по деревьям! — хохотнул Громыхало.
— А земледельцы жиреют, — добавил Вехульд
мечтательно. — А потом придем мы...
Фарамунд насторожился, впереди засвистели дрозды. Громыхало
прислушался, вскинул руку. Отряд остановился, люди поспешно вытаскивали мечи и
топоры, стараясь делать это беззвучно. Лучники тут же достали из сумок мотки
тетивы, торопливо зацепляли петлями за рогульки.
