— Стой!..
— Добьем гадов! — заорал Громыхало. — Вся
крепость наша!
— Она и так наша, — рыкнул Фарамунд. Он чувствовал,
как быстро покидает его священная ярость, меч потяжелел, а рубить спрятавшихся
людей вдруг показалось глупым. — Пусть сидят!.. Их сколько там?
— Да еще с десяток наберется...
— Это наши рабы, — определил Фарамунд. — Или
просто слуги. Пусть сидят. Пока еще не знают, что крепость наша.
Громыхало вытаращил глаза, Вехульд первым расхохотался,
наконец и Громыхало бухнул, раздуваясь от хохота. Разогретые боем разбойники
стояли перед входом, готовые обрушить тяжелые удары на голову каждого, кто
попробует высунуться. Трое лучников лениво стреляли в узкие окна, пока с той
стороны их не закрыли лавками.
Еще в лесу, перед нападением, он запретил резать челядь, а
все знали, как опасно ослушаться вожака. Сейчас же слуги спешно убирали трупы,
замывали кровь, сыпали опилки, носились как испуганные мыши, и даже вечно
недовольный Занигд признался:
— Хорошо, что не дал воли нашим ножам...
— Пришлось бы самим возить навоз, — бухнул
Громыхало, и захохотал.
Фарамунд зорко осматривался по сторонам. Латы его были в
грязи и в темно-коричневых пятнах, волосы слиплись от крови и торчали как
петушиный гребень. Все тело сотрясало странное ликование, в нем жила
неистраченная сила, а после жестокого боя на всем теле не нащупал даже
царапины.
— Срочно надо наладить хозяйство, — определил
он. — Стражу удвоить, нас наверняка попробуют выбить! Ты, Громыхало,
проверь все подвалы. Сколько мяса, зерна, соли — все запомни. Ты, Вехульд,
займись кузницей и оружейной. Если там пусто, доставь из ближайших деревень. Да
не силой, а за хорошую плату! Кузнец только тот хорош, кто работает по
согласию...
Из-за дубовой двери схолы донесся слабый крик. Фарамунд
умолк, прислушался. Крик повторился, уже громче. Фарамунд шагнул ближе, сказал
громко:
— Мы слышим.
— Эй, кто вы?
Фарамунд подошел вплотную, Громыхало тут же подозрительно
уставился на узкие оконца слева, прикрыл Фарамунда с этой стороны щитом, сам
оставаясь уязвимым для стрел. Фарамунд, морщась, отстранил щит.
— Хозяева, — ответил он громко.
— Где Лаурс?
— Пал в бою, — сообщил Фарамунд. — Ладно,
будем считать, что в бою, а не на бабе!.. Погибла и вся его семья. Наследников
не осталось, охрана тоже перебита. Крепость в наших руках, меня зовут Фарамунд.
Слышно было, как за дверью охнуло. Тот же голос выкрикнул:
— А, разбойник? Слышали.
— Мы могли бы выбить дверь, — сказал
Фарамунд, — Или, напротив, подпереть, чтобы никто не выскочил! Потом
сложить под стены десяток вязанок хвороста и поджечь... но я не люблю крови.
Лишней крови. Если вы оставите оружие и выйдете с пустыми руками, ваши головы
останутся на плечах.
Голос за дверью сказал насмешливо:
— Зато ремней из спины нарежешь вдоволь, верно?
— Зачем? — ответил Фарамунд весело. — Ты еще
не понял? Это моя крепость. Ты и твои люди, как я понял, наемники. Можешь за ту
же плату служить мне. Даже могу предложить чуть больше, так как мне не пришлось
тратиться на постройку крепости!
За дверью было тихо, потом послышались голоса. Фарамунд
постоял, крикнул:
— Когда решите, дайте знать. Я приду.
Он повернулся, отошел на три шага, как из-за двери тот же
голос закричал:
— Эй, постой! Мы слыхали, что ты всегда слово держишь.
Мы выходим.
Громыхало толкнул Вехульда в бок:
— Вот что значит репутация!
— Да, — согласился Вехульд. — ради ее
поддержания можно иногда и на неудобства...
Первым вышел коренастый человек в кожаных латах с множеством
металлических нашивок, в шлеме, с коротким мечом в руке. Меч он сразу
отшвырнул, сделал два шага вперед и остановился. Глаза его с ожиданием
уставились на Фарамунда. За ним начали выходить его люди, мечи швыряли в общую
кучу.
— Мы честно выполняли долг, — сказал вожак
наемников, словно оправдываясь. — Но как он ухитрился погибнуть раньше
нас?.. Я считаю, что мы не запятнаем свою честь, сложив оружие, ибо служить
больше некому.
— Некому, — подтвердил Фарамунд. — Погибли даже
его дети!.. Запомни, где твой меч. Как только принесешь клятву верности, сразу
же возьми. Мужчина без меча на поясе, что голый.
Громыхало и Вехульд засмеялись, даже на лицах сдавшихся
появились неуверенные улыбки. Вожак наемников сказал четко:
— Тогда я готов принести ее прямо сейчас. Я тоже не
люблю быть голым.
Из главного здания трупы вынесли в первую очередь, опасаясь
гнева нового хозяина. Когда Фарамунд поднялся в личные покои Лаурса, там
торопливо смывали со стен и пола кровавые пятна, но меч он держал наготове.
Вехульд двигался следом, хищный и настороженный. На лице
молодого воина читалась готовность броситься под нож, закрыть вождя грудью от
выпущенной стрелы
Комната, где спал Лаурс, была широкая, как скотный двор.
Кроме необъятного ложа, вдоль стены выстроились сундуки. Под лучом света из
окошка широкий стол, три стула, две широкие лавки, бочка с водой, три пары
сапог...
Фарамунд кивнул Вехульду на сундуки, сам через узкую прорезь
окна осмотрел двор. Расположено удачно, хотя он отнес бы ворота подальше, а
конюшню и сараи соединил бы одной общей крышей. Удобнее перебегать
незамеченными, лучше держать оборону...
За спиной послышался изумленный вскрик. Вехульд сбивал
замки, поднимал крышки и шел дальше, но у четвертого сундука замер. Фарамунд
приблизился, ожидая увидеть драгоценности, но в сундуке сиял как солнце
великолепный шлем.
Он ухватил обеими руками эту чудесную вещь, вертел перед
глазами, не мог насытиться, а в груди тревожно и сладко ныло. Этот шлем можно
прямо на голову, не поддевая тряпочную шапку: вся внутренняя сторона умело
покрыта толстым слоем удивительно мягкой кожи, края красиво и ровно загнуты, а
головки медных гвоздиков расплющены так, что кажутся золотыми звездочками.
Спереди шлем опускается до надбровных дуг, по бокам ниже ушей, а оттуда
красивыми мужественными уступами выдается вперед, защищая щеки.
Более того, со лба опускается широкая пластина из закаленной
стали, защищая нос. Открыты только глаза и подбородок, но вот этот широкий
ремень, что свисает со шлема, судя по всему, охватывает как раз подбородок, так
что шлем не сбить с головы умелым ударом. А сам ремень широк и покрыт
металлическими пластинками, что наползают одна на другую как чешуйки крупной
рыбы...
— Это еще не все, — сказал благоговейно Вехульд.
Он вытащил из сундука и подал Фарамунду блистающий панцирь.
Сердце Фарамунда часто-часто стучало. Он не верил, что такое
чудо могут выковать руки человека. Панцирь из двух половин, но застежки
настолько малы, что в зазор не просунуть и лезвие ножа. И хотя обе половинки
панциря покрыты золотом, что сейчас под солнечным лучом засверкало просто
нестерпимо, Фарамунд чувствовал под позолотой несокрушимую прочность
закаленного железа.
