Мир меняется стремительно! Это он уже понял. Осталось
понять, кто же он сам.
Глава 10
Тревога не давала даже сесть за стол. Ел и пил на ходу,
потом велел оседлать коня, выехал за врата крепости, своего бурга! —
пустил коня вдоль берега реки. Местность вздулась горбом, он погнал коня на
холм.
Оттуда открылся вид на долину, окруженную мрачным темным
лесом. Вдоль берега протянулось одно-единственное жилище, похожее на гусеницу,
что решила укусить себя за хвост, но не дотянулась и заснула. Франки, как он
уже знал, не выносят, чтобы их жилища соприкасались. Селятся в отдалении друг
от друга, где есть река или ручей. Жилище — высокие удлиненные постройки на
два-три десятка человек. В этом всегда была их сила: все нужное себе добывают
сами — как еду, так и одежду. Но теперь в этом отыскалась слабость.
Седло поскрипывало, конь беспокойно переступал с ноги на
ногу. Фарамунд ерзал, не понимая смутного чувства тревоги. Отсюда с холма
хорошо видно такое селение. Пусть там даже пятьдесят человек: из них две трети
— дети. Покорить легко, заставить платить дань — проще простого. Как и соседей,
что ниже по реке. Но придется строить крепость, куда свозить все награбленное,
полученное как дань. Там же отсиживаться самим, если нападут соседи. Такую же
крепость, как у Свена, как у других разбойников.
Можно было ехать дальше, это теперь его село, будут платить
ему за покровительство и защиту, но он все придерживал коня. Так беззащитно
выглядят эти франки! Трудно поверить, что вытеснили с этих земель римские
гарнизоны. Вообще-то здесь Галлия, а сами галлы, некогда покоренные могучим
Римом, держатся тише воды, ниже травы. Вторгшимся франкам пришлось сражаться не
сколько с ними, сколько с Римом... да и не с Римом даже, а теми племенами
франков, что служили Риму, защищали его верно и отважно...
Вон в том дальнем строении, что примыкает к главному, вместе
с людьми содержат и скот. В основном, коровы, а также овцы и свиньи. Там же
спят рабы, если они есть, вместе с хозяином деля хлеб и кров.
— И все-таки, — сказал он вслух, чтобы понять свои
сомнения, — все-таки... эти франки напирают на Рим, опрокидывают его
заслоны, рушат! В чем-то сила франков... или же... странная слабость Рима?
Издали донесся крик. В его сторону несся молодой воин из
отряда Занигда. Фарамунд ощутил недоброе. Воин еще издали орал и размахивал
руками. Конь под Фарамундом качнулся, земля понеслась под брюхом, копыта
застучали часто, с холма нестись можно как птица...
— Села отказались! — прокричал воин.
— Что отказались?
— Заявили... что не будут платить!.. Не признают
перехода коммендаций!..
Фарамунд стиснул челюсти. В голову ударил гнев.
— И что они хотят? Остаться без защиты?
— Они сказали, что примут покровительство Назгукла. Это
хозяин крупного бурга, что на той стороне реки. У него таких деревень, как
грязи!..
Фарамунд, не говоря ни слова, пустил коня обратно к бургу.
Рим подождет, есть дела поважнее. Дела жизни и смерти.
Утро встало страшное, затянутое дымом. Вместо непокорной
деревни остались черные груды дотлевающих бревен. Земля почернела, укрытая
пеплом и золой. В воздухе витал сладковатый запах горелой плоти. Многие трупы
либо сгорели целиком, либо обгорели до неузнаваемости. То там, то здесь
взлетали серые облачка легкого пепла: люди искали среди догорающих деревяшек
хоть что-то из имущества.
Люди Фарамунда ушли, оставив пепелище. И хотя их самих
потрепали, погиб даже Занигд с частью своих людей, зато страшная слава
помчалась впереди. Уходили с дороги мелкие отряды, а в деревнях, где не могли
убежать с домами в леса, выходили навстречу и становились на колени. Этих
Фарамунд велел щадить, заявлял, что берет под защиту.
Конный отряд, посланный Назгуклом, остановился на том
берегу. Оттуда видели сгоревшую деревню, как и готовых к бою людей Фарамунда.
Те расположили лучников на берегу в три ряда. Здесь удобный брод, но по пояс в
воде не помчишься в бой, а лучники хладнокровно перебьют половину отряда еще в
воде...
Фарамунд приглашающе помахал мечом:
— Эй, что заснули?
Вожак отряда похлопал по рукояти меча, привстал на
стременах, крикнул зычно:
— А ты это видел?
— Нет, — крикнул Фарамунд весело. — Иди сюда,
посмотрю!
Вожак вытащил меч, поиграл в воздухе:
— Иди ты сюда.
— Зачем? — удивился Фарамунд. — Нам и здесь
хорошо. Это вы спешили сюда, да что-то передумали, да?.. Или опоздали?
Всадник дважды взмахнул мечом, словно рассекал чью-то
голову. Остальные смотрели угрюмо, но без вражды. Похоже, никто вброд не
отважится. Тем более что, в самом деле, опоздали.
— Тебе это не сойдет, — крикнул всадник. — Не
только наш хозяин, все выступят и сомнут тебя, хищный волк! Никто не смеет
губить овец, которых стрижем.
— Эти овцы брыкались, — ответил Фарамунд как можно
небрежнее. — Возвращайся и передай своему хозяину, что я не претендую на
его села. На те, что по ту сторону реки. Но по эту — стригу я! Если же он
полезет сюда... то у него будут неприятности.
— Какие? — спросил всадник угрюмо.
— Просто неприятности, — повторил Фарамунд. —
Так и скажи.
Он повернулся, медленно пустил коня от реки. Неизвестная
неприятность пугает больше, чем определенная.
В левом боку закололо. Боль, словно кто-то нанес ему рану
изнутри, пошла по всей грудной клетке, а в сердце вонзила острые зубки. Он
чувствовал, как глаза защипало, с недоумением и страхом понял, что мир
расплывается и двоится. Он плачет, как слабая женщина, как плачут дети! Но если
женщины и дети плачем облегчают горе, то его странная горечь и тоска не
оставляли грудь, а растекались по всему телу, пропитывая его ядом.
Лютеция! Все это для тебя делается, только для тебя. Но с
каждым шагом он как будто отдаляется от нее.
Утром он поднялся, рывком сбросив медвежью шкуру, холодный
воздух сразу охватил теплое тело. Сонный, он дотащился до бочки с водой,
поверхность какая-то странная, и лишь когда пальцы наткнулись на твердую
поверхность, сообразил, что вода покрылась корочкой льда.
Кулак проломил с такой силой, что струи выплеснулись едва ли
не до потолка. Он зарычал, холодная вода мгновенно напомнила, что он — вождь,
что находится в своей крепости, и что в этих северных краях даже среди лета
бывают ночные заморозки, когда только днем воздух прогревается по-летнему.
Из окна было видно, как черный, словно покрытый копотью лес
окутался странной мерцающей дымкой. Снежок сыпался настолько тонкий, что и не
усмотришь, но дорога вдали побелела, будто дно высохшего озера, где добывают
соль.
Щебеча, пролетела стайка мелких птах. Крупные, уважающие
себя гуси и всякие настоящие птицы улетели не то в те сказочные теплые края,
где находится такой же сказочный неправдоподобный Рим, не то в соседний лес,
который снеговая туча обошла стороной. Птичья мелочь спешила, собиралась в
стаи, порхала мелкими стайками с дерева на дерево, со двора на двор, обрастая
как снежный ком.
