Он остановил коня перед домом. На крыльцо вышел Свен. Еще
более погрузневший, волосы всклокочены, снова в них солома, словно с первой
встречи ни разу не встряхнулся. Как нарочито, вышел в затрапезной одежде, в
руке обглоданная кость с остатками мяса.
Не глядя, швырнул ее псам, смерил Фарамунда недружелюбным
взглядом:
— И что тебе здесь надо?.. Вспомнил, что не закончил
чистить конюшню?
Фарамунд ощутил, как тяжелая кровь прихлынула к шее,
поднялась и окрасила лицо, ударила в голову:
— Свен, не забывайся!
— Ты о чем? — спросил Свен насмешливо.
— Иначе я напомню тебе, зачем ты послал со мной
Теддика, — предостерег Фарамунд.
Лицо Свена чуть дернулось, в глазах вроде бы мелькнул страх,
но в следующее мгновение он надменно выпятил нижнюю челюсть:
— Зачем?
— Он сказал, что ты велел ему убить меня, — четко
ответил Фарамунд. — Ножом. В спину!
Свен дернулся, с губ сорвалось злобное:
— Чертов ублюдок!
— Он не предал тебя, Свен, — сказал Фарамунд
горько. — Он был верен тебе до конца. Но он умер.
— Его убил ты?
— Неважно. Главное, теперь я свободен от клятвы
верности тебе. И моя клятва, когда я обещал не поднимать на тебя оружия,
которое ты мне дал, ныне недействительна. Ты все понял?
Он смотрел на Свена с холодной свирепостью. Свен отступил на
шаг. Мужчины за его спиной взялись за рукояти мечей. Слышно было, как хлопнула
дверь, кто-то вышел из дома, расталкивая вооруженных людей. Это был Тревор,
похожий на взъерошенного вепря. Прикрыв глаза, взглянул на Фарамунда. На его
лице отразилось колебание, все-таки совсем недавно он советовал перерезать ему
горло.
— До нас дошли слухи, — сказал он, — что с
крепостью Лаурса что-то...
— Что-то? — удивился Фарамунд. — Я бы так не
сказал. Просто крепость поменяла хозяина. Теперь она моя.
Словно холодный ветер пронесся через двор, мгновенно стер
улыбки и ухмылки. Фарамунд с высоты седла оглядывал крепость, разом замечая,
кто где стоит, сколько оружия,
Тревор спросил:
— Это все люди, что у тебя остались?
Фарамунд усмехнулся:
— Лаурс защищал крепость так же, как ее защищает Свен
Из Моря. Я потерял одного человека, а семеро было ранено. Еще один утонул в
подвале, где разбил бочку с вином и захлебнулся. Наемники, которые служили
Лаурсу, сейчас служат мне. Правда, теперь их осталось шестьдесят четыре... Но
если учесть, что было семьдесят...
Его улыбка была похожа на волчий оскал. Громыхало поигрывал
огромным боевым молотом. По левую руку Фарамунд держался Вехульд, его смуглая
рука щупала рукоять боевого топора, нежно гладила, словно обещала вот-вот
крепко ухватить в обе ладони.
— Зачем ты приехал?
Фарамунд искоса посматривал наверх, стараясь уловить
появление Лютеции. Вздрогнул от громкого голоса. Тревор смотрел исподлобья,
ждал ответа.
— Крепость, которую построил Лаурс, — заявил
Фарамунд. — побольше этой! И защищена надежнее. К тому же я думаю укрепить
ее еще... Да, основательнее. Потому я приехал, чтобы... чтобы пригласить господ
Тревора и Редьярда... с их людьми... в мою крепость!
Во дворе громко ахнули. Всюду, куда он смотрел, видел
раскрытые рты. Свен выпучил глаза, побагровел. Тревор отшатнулся, впился
глазами в этого странного человека на рослом жеребце.
— Зачем? — спросил он в упор.
— Вам там будет защищеннее, — ответил он.
Спохватился, добавил торопливо, — Не вам, а госпоже Лютеции. Сейчас очень
неспокойное время!
Фарамунд чувствовал на себе взгляды как своих людей, так и
всей челяди Свена, и его воинов. Колко и неприязненно смотрел красавец Редьярд.
Тревор нахмурился, сказал с колебанием в голосе:
— Надо узнать и мнение самой госпожи Лютеции.
Все чувства Фарамунда были обострены, он чувствовал малейшее
движение воздуха, словно сидел с содранной кожей. Глаза его замечали искорки на
крыльях пролетевшей над конюшней стрекозы, а в голосе старого воина с
удивлением уловил нотку сомнения.
Он ощутил ее приближение задолго до того, как Лютеция
подошла к краю перил. Он чувствовал, как она открыла дверь, это на том конце
галереи, потом ноздри уловили ее запах... или тень запаха, что усиливался, до
тех пор, пока у перил не возникла ее легкая фигура.
Сердце его заколотилось, а в груди возникла сладкая боль.
— Госпожа, — сказал он. Сердце заколотилось с
такой силой, что в виски стрельнуло. Мир покачнулся, в душе кольнуло ужасом,
что сейчас свалится с коня, как пугливый ребенок. — О, госпожа...
— Не надо повторять, — прозвучал ее нежный
голос. — Я слышала все.
— Госпожа...
Ему не хватало слов, он задыхался. Кровь бросилась в голову.
Он чувствовал, что щеки полыхают, уже все лицо залило красным, горячая тяжелая
кровь прилила даже к шее, а уши раскалились.
Лютеция стояла ровно, на перила лишь слегка опустила кончики
пальцев. Голос ее звучал так же нежно, спокойно, но теперь он вспомнил, что так
же приветливо она разговаривала с любым челядинцем.
— Мы приняли покровительство благородного Свена, —
произнесла она спокойно. — И мы пребудет под его защитой, пока не выясним,
где сейчас наша родня.
Фарамунд вспыхнул:
— Эта крепость охраняется хуже, чем охранял свою Лаурс!
— Но вряд ли в окрестных лесах есть еще
разбойники, — сказала она все тем же ровным голосом, — способные
захватить крепость.
Он не знал, было это похвалой или оскорблением, да и не
важно, он слушал музыку ее голоса, упивался ее ангельским обликом, но в груди
что-то рвалось болезненно и страшно.
— Других нет, — поспешил он заверить. —
Других нет!
— Тогда мы останемся, — сообщила она. — Тем
не менее... благодарю. Дядя, поблагодари!
Она сказала таким тоном, словно дядя должен был вытащить
монетку и великодушно бросить ему, совсем недавно вывозившему навоз из конюшни.
А он, если не поймает на лету, бросится за нею и, разгребая пыль, отыщет,
осчастливленный, тут же помчится пропивать...
Тревор что-то проворчал, а Лютеция одарила всех царственным
взором, перевела взгляд на крыши дома напротив, только они ей вровень, и, уже
потеряв интерес, повернулась, исчезла.
Фарамунд сидел в седле как оплеванный. То, что Лютеция ушла,
повергло в отчаяние, а злорадные взгляды этих... этого двуногого скота... этой
сволочи... этого мяса для воронья...
Он поднял голову, все содрогнулись от его облика. Переход от
стыдящегося к почерневшему от гнева был молниеносен и страшен. Глаза свернули,
как пожар в ночи, губы подрагивают в бешенстве, а грудь уже раздувается для
яростного крика, после которого его люди бросятся рубить и жечь...
