— Добрые вести! — крикнул он издали. —
Добрые!
— Лютеция? — вскрикнул Фарамунд.
Кони сблизились, Тревор одобрительно хлопнул Фарамунда по
плечу:
— А ты хорош, хорош. Третий город взял! Надо же... Да,
я в тебе не ошибся. Всегда говорил, это орел, только его слишком сильно по
голове стукнули. А так и конь у тебя, и сам ты как конь: вон какой здоровый и
блестящий!
— Как Лютеция? — вырвалось у Фарамунда. — Что
с нею? Как выглядит? Свен ее не притесняет?
Тревор огляделся по сторонам:
— Дорога была длинная. Столько пыли пришлось
наглотаться...
Фарамунд приподнялся в стременах, крикнул:
— Рикигур, Фюстель! Пошлите слуг в главный зал!.. Где
он тут у них? У меня гость.
Тревор пробасил одобрительно:
— Ты быстро осваиваешься. Что значит, хозяин!.. А ты не
был правителем какого-нибудь городка? Ну, до того, как по голове...
Они оставили коней у входа в бург. Двери каменного здания
были распахнуты настежь. Перепуганные слуги суетливо замывали кровь,
разбрасывали по полу свежее сено и солому.
— Трупы уже убрали? — спросил Тревор. —
Быстро все у тебя.
— Да их почти и не было, — отмахнулся
Фарамунд. — Все получилось так быстро, что сам удивляюсь. Все такие
сонные! Прямо мухи на морозе...
Слуги побежали впереди, в большом зале стол быстро накрыли
скатертью, поставили кувшины с вином, принесли мясо, сыр и хлеб. Тревор сразу
присосался к кувшину, вино полилось на грудь. Фарамунд в нетерпении то садился,
то вставал. Дно кувшина в руках Тревора задиралось все выше. Он сопел, вино
широкой струей лилось в широко распахнутый рот, Фарамунд застонал от нетерпения.
Красные струйки бежали по усам, рубашка на груди стала
мокрая и красная, словно под ней открылась старая рана. Наконец Тревор опустил
кувшин на середину стола, тяжело отдувался:
— Фу... Совсем старый стал! Раньше я бы так бочонок...
Нет, старость не радость...
— Лютеция, — напомнил Фарамунд тоскующе. —
Что с нею?
Тревор огляделся. На широком блюде громоздились широкие
ломти холодного мяса, три головки сыра, свежеиспеченные караваи хлеба. Слуги
поймали его взгляд, разбежались.
Тревор кивнул довольно:
— Понимают... Ага, так о чем ты?
— Лютеция... — напомнил Фарамунд. — Лютеция!
Тревор хлопнул себя по лбу, взревел:
— Ах да! Хорошая новость... ну, как мне кажется.
Лютеция согласна переехать в бург Лаурса. Ну, который теперь твой.
Дыхание перехватило в груди Фарамунда так внезапно, что он
ощутил боль, будто с размаха ударили в живот. По телу пробежала болезненная
дрожь. В глазах защипало, он со страхом понял, что готов разрыдаться от
внезапного чувства облегчения.
Он вскочил, суетливый, как раб перед грозным хозяином.
Тревор хватал головки сыра, разламывал, совал в пасть, но глаза следили за
молодым вожаком с сочувствием.
— Это не бург Лаурса, — вырвалось у
Фарамунда. — Это теперь ее бург!
— Я ей так и говорил, — кивнул Тревор.
— И что же?
— Ну, ты же знаешь Лютецию... Она сроду чужого не
возьмет. Скорее, все свое отдаст.
— Но ты ж ее уговорил?
— Да, но...
— Что?
— Просто уговорил, вот и все. Бург лучше, чище. Мол,
все равно, говорю, это временно. А там, когда все наладится, постараемся отыскать
ее римскую родню.
Сердце Фарамунда сжалось. Тревор разрывал мясо, ел уже
неспешно, глаза из-под набрякших век поглядывали сонно, но с сочувствием.
— Но, как я слышал, — проговорил Фарамунд
тревожно, — от ее римской родни никаких вестей...
Тревор кивнул:
— Да не трясись. И не заглядывай так далеко! День
прошел, мы целы, и то ладно. Она согласилась переехать — это уже много! А там
поглядим.
— Ну, так чего же, — сказал Фарамунд
растерянно. — Так ты давай, не сиди... Поедем ее забирать?
Тревор сделал повелительное движение дланью, Фарамунд
послушно опустился на лавку, однако ноги сами подогнулись так, что в любой миг
подбросят до потолка.
— Она согласилась, — пропыхтел Тревор. Рот был
забит сыром и хлебом, щеки раздулись, как у хомяка в августе. — Но поставила
условие...
— Любое, — выпалил Фарамунд. — Любое!.. А
какое?
— Твои разбойники в бурге.
— Понятно. Повесить?
— Зачем же... Каждый хорош на своем месте. Просто надо
их заменить ее людьми. Ну, которых она знает, которые не надерзят... Ты ж
пойми, каково ей пользоваться милостью разбойника... пусть и бывшего!
Он говорил рассудительно, надолго замолкая, когда припадал к
кувшину, и Фарамунд готов был шарахнуть кулаком по донышку, Понятно, им
хочется, чтобы и его духом там не пахло. Не было напоминаний, что они
пользуются даром от того, кого считали простолюдином, а затем — разбойником.
— Все сделаю, — сказал он торопливо. — Все!
— Все надо так, — рассуждал Тревор, — дабы не
было урону чести... Понятно, жизнь с нашей честью не считается, иной раз такое
делать заставляет... но другой раз лучше помереть, чем переступить через закон,
данный богами, верно?
Фарамунд сказал умоляюще:
— Ты же умный, ты же знаешь Лютецию! Давай сделаем так,
чтобы ни пылинкой ее не задеть! Я лучше умру, лучше всю кровь отдам по капле,
чем даже в мыслях своих дерзновенных хоть малейший урон ей нанесу!
Тревор снова надолго припал к кувшину, две тонкие струйки
побежали по широкому подбородку — воздаяние богам, отлепился с явной неохотой,
но надо же и дыхание перевести, бухнул, как припечатал:
— Добро! Заручившись твоим согласием, я сегодня же
выезжаю обратно. Хотелось бы погостить, поглядеть, что ты заграбастал... умелый
из тебя воин, как погляжу, но хочу свою дорогую племянницу в безопасности
устроить!
Фарамунд оглянулся, гаркнул одному из слуг:
— Эй, как тебя?.. Беги вниз, пусть выберут двух лучших
коней. Одного под седлом, другого — заводным.
Тревор выглядел польщенным, но для приличия пробурчал:
— У меня конь вообще-то добрый. Только покормить да
чистой воды с ведерко...
— Может быть, — спросил Фарамунд с
беспокойством, — дать в провожатые с десяток воинов?
Тревор оскорбился:
— Я похож на слепца с палочкой?
— Времена неспокойные...
— Где прошли твои люди, — сказал Тревор, —
там надолго успокаивается.
Фарамунд не понял, похвала или оскорбление, но в мыслях
только Лютеция, как наяву видел ее точеный профиль, чистое одухотворенное лицо.
