— Но что-то помнишь? — допытывалась она.
В его темных глазах она видела только багровое пламя костра.
Мощные челюсти перемалывали кости вместе с мясом, глаза неотрывно смотрели в
пляшущее пламя.
— Ничего, — ответил он тупо. — Ничего!
Тревор на могучее сложение незнакомца поглядывал с
одобрительным любопытством, хотя не мог определить, чем же тот занимался:
пахотой земли или же держал в руке оружие. Даже на отменного стрелка не похож.
Тревор повидал их за свою долгую жизнь, мог выделить из толпы стрелка
безошибочно, как бы тот ни маскировался под мечника или хлебопашца.
— Но стрелять ты умеешь, — пробасил он
довольно. — Это для мужчины немало... Хотя многие считают, что лук —
оружие простолюдинов, но я старый воин! Для меня важнее — умеешь ли наносить
урон врагу. А все это происхождение от древних героев, кровь древних
правителей...
Фарамунд сказал глухо:
— Если бы я мог вспомнить, кто я! Кто были те люди,
среди трупов которых вы меня нашли?
— Разбойники, — сказал Тревор уверенно.
— Значит, я тоже разбойник?
— Скорее всего, — согласился Тревор с полнейшим
равнодушием. — Но тогда кто вас побил? Все восьмеро не особенно
различались ни по одежде, ни по тряпкам. Две шайки разбойников подрались?..
Лютеция сказала негодующе:
— Разбойники — трусы! Они не станут драться друг с
другом. Да еще до убийства. Они нападают только на беззащитных. Или когда
уверены в успехе целиком и полностью.
Тревор мотнул головой в ее сторону:
— Лютеция родилась и жила в семье воинов. Она знает
цену воинской доблести. Но и трусости тоже знает!..
Лютеция при этих словах вздрогнула. Ее чистые глаза
поднялись к небу. Взгляд вместо звезд отыскал низкие черные тучи. Плечи зябко
передернулись.
— Дядя, — сказала она просяще, — а что, если
выехать... на рассвете? Не дожидаясь восхода солнца?
— Тут такие туманы, — отозвался Тревор. —
Вытянутой руки не видишь. Кони вслепую ноги переломают.
— Но и Савигорд не тронется в тумане, — ответила
она тихо.
Голос ее звучал совсем жалобно и умоляюще. Редьярд
шевельнулся, все посмотрели в его сторону. Он ответил сильным мужественным
голосом:
— Если он догонит, я сам разрублю его до пояса!
— Если ты его найдешь, — ответил Тревор.
— Он не откажется от поединка!
— Почему?
— Я назову его трусом, — заявил Редьярд. — В
присутствии всех его людей!
Тревор покачал головой. Глаза его, как и взгляд Фарамунда,
не отрывались от багровых углей. Там вспыхивали искры, перебегали с уголька на
уголек, похожие на мародеров, выискивающих добычу.
— Если у тебя будет время послать вызов, — ответил
он сумрачно. — Если же нападут неожиданно... Лютеция права. Нам лучше
выступить на рассвете. Все лучше, чем Савигорд нагонит нас уже сегодня.
Он опустил голову и сразу же задремал. Лютеция вернулась в
палатку. Но когда поднималась, она перехватила внимательный взгляд спасенного
ею человека. В его темных глазах стояла мука, словно он безуспешно старался
понять, кто этот Савигорд, и почему все так торопятся уйти от него, что
буквально падают с ног.
С утра пошел дождь. Мелкий, моросящий, гадкий. Усталые люди
седлали коней, Тревор помог собрать шатер, Редьярд с двумя воинами уже скрылся
в тумане. Повозка тяжело тронулась, колеса так глубоко вязли в раскисшей земле,
что Тревор чуть было не решился выбросить раненого. Правда, тот спас Лютецию,
но и она его спасла, так что в расчете...
К полудню дождь перестал, туман рассеялся. Однако и без того
сырая земля раскисла с готовностью. Воздух был мокрый и настолько плотный, что
в нем могли плавать рыбы. Вернулся Редьярд, весь блестящий как тюлень, сообщил,
что впереди река. Большая река, он пустил двух воинов вверх и вниз по течению
искать брод.
Повозка увязала по самые оси. Люди почти не садились в
седла, хватались за колеса, выволакивали. Теперь уже и Клотильда шла пешком,
Лютеция тоже порывалась вылезти, но Тревор запретил. В повозке остались раненый
и Лютеция, а также кое-какие драгоценности, золотые монеты.
На берег реки выбрались только к вечеру. Небо оставалось
затянуто тучами, в серой неопрятной воде отражались эти медленно ползущие громады,
готовые упасть на землю.
Тревор указал на тот берег;
— Там крепость? Или мне чудится?
Противоположный берег тонул в тумане. Река казалась
бескрайней, как северное море. Все напряженно всматривались, наконец порыв
ветерка порвал в одном месте завесу. Промелькнула далекая деревянная стена, тут
же ее скрыло грязно-серым туманом.
Редьярд нетерпеливо оглядывался по сторонам. Справа по
берегу простучали копыта. Вынырнул всадник, мокрый с головы до ног, даже волосы
блестели.
— Моста нигде нет! — выкрикнул он издали.
— А брод? — спросил Редьярд строго.
— И брода!.. Я везде пробовал, дважды меня уносила
река...
В бессилии смотрели в сторону противоположного берега. Снова
туман ненадолго раздвинулся, на этот раз успели увидеть деревянную стену, три
башни. Кто-то даже различил крохотные фигурки на стенах, а искорку заметил
Тревор, так блестит обычно обнаженное оружие.
Простучали копыта с другой стороны. На измученном коне,
роняющем пену, прискакал всадник, что искал брод ниже по течению.
— Ни моста, — крикнул он хрипло, — ни
брода...
Тревор сказал тяжело:
— Мост был.
В сотне шагов из воды торчали торцы бревен. Темные,
почерневшие от огня, они были почти неразличимы на фоне темной воды. Струи
неслышно огибали препятствие, оставляя быстро гаснущие дорожки.
Редьярд, насторожился, привстал на стременах:
— Либо мне почудилось... либо я слышу лай собак!
После долгой мучительной паузы со стороны леса донесся
далекий, едва слышный, зов рога. Редьярд передернул плечами, побледнел, но
ладонь привычно опустилась на рукоять меча. Не охотничий рог, боевой.
— Их не меньше сотни, — определил он. — Кони
подкованы...
Из повозки выскочила Лютеция. Прекрасное лицо было
смертельно бледным, но в глазах суровая решимость.
— Я не дамся в руки Савигорду! — выпалила она
страстно. — Это зверь... вы все это знаете!
— Делать нечего, — сказал Тревор угрюмо, —
либо драться...
— Драться! — выпалил Редьярд.
— Драться и умереть с честью, — продолжил
Тревор, — нам, мужчинам, умереть с честью. А женщины...
— Я тоже убью себя! — сказал Лютеция.
