— Клотильда в ней души не чает, — сказал Громыхало
неуклюже. — Она ее быстро поставит на ноги...
— Собрать всех лекарей, — велел сквозь зубы
Фарамунд. — Всех колдунов, знахарей, чародеев, всю эту дрянь, что... и
положить перед ними на стол горку золота и обнаженный меч. Они поймут!
Не в силах ждать, он тихонько подошел к повозке. Оттуда
доносился ласковый убеждающий голос Клотильды, Лютеция вскрикнула лишь однажды,
но так жалобно и обреченно, что у Фарамунда заныло сердце. Он прикусил палец,
ощутил, как в глазах скапливаются слезы.
Лютеция металась в жару, бредила. Лицо ее блестело,
смазанное маслом, Клотильда бережно снимала струпья. Сейчас нежная кожа была в
красных пятнах, глаза ввалились. Иногда она поднимала набрякшие веки, ее взгляд
скользил по стене, встречался с любящим взглядом служанки, но в зрачках ничего
не отражалось. Фарамунд приоткрыл дверцу, впуская больше света.
Клотильда прошипела с ненавистью:
— Что они с нею делали?.. Что делали?.. Рекс, убей их
всех!.. Всех убей! Они все здесь виноваты!
Он не мог ответить, опять всего затрясло. Сердце заболело
так сильно, что невольно ухватился за грудь, как будто зажимал рану.
— Как... она?
— Прикрой дверцу плотнее!.. Она такая слабенькая, ее
любой ветерок погубит.
— Она хоть узнает тебя? — спросил шепотом
Фарамунд.
— Нет. Уходи, рекс...
— Я совсем тихо, — пообещал он.
— Зря. Мне приходилось однажды кормить насильно больную
маму... Тебе лучше не смотреть.
Он не смог смотреть, как ее кормят насильно, держа за голову
и разжимая челюсти, закусил руку до крови. Из глаз покатились крупные слезы, а
из груди вырвались хриплые рыдания.
Боль и страдание выплеснулись в припадок дикой ярости. Он
схватил меч, ринулся обратно в бург. Челядь уже выползла из нор, суетилась,
пытаясь услужить новым хозяевам. Он носился как безумный, убивал всех, а когда
в третий раз пронесся по переходам и никто не пал от его меча, закричал
страшным голосом:
— Громыхало!.. Вехульд!.. Где родня этого Савигорда?
Появился Унгардлик, крикнул опасливо издали:
— Их держат в сторожевой башне!
— Вывести во двор! Сейчас же!!!
Хмурое небо пропустило луч солнца. На освещенный двор из
башни вытащили испуганных жен Савигорда, его детей, начиная от трехлетних и до
подростков. С ними гордо шла старуха, высокая и прямая, со следами былой
красоты. По осанке Фарамунд догадался, что это мать бывшего властелина бурга и
всех окрестных земель.
Их вывели на середину двора. Женщины пугливо овечились,
только старуха смотрела надменно и вызывающе. Ее лицо было бледным, но в глазах
Фарамунд видел ненависть и презрение.
Ярость захлестывала ему мозг, разламывала череп. Сквозь
грохот в ушах он сам с трудом расслышал свой искаженный голос:
— Связать!.. Бросить на землю!
В мгновение ока всех, даже детей, грубо и бесцеремонно
стянули крепкими веревками, швырнули оземь. Фарамунд выхватил у Громыхало его
боевой молот. Глаза связанных в панике смотрели на него снизу вверх. Дети не
выдержали, начался рев.
— А почему... — вырвалось из его груди, — вы
тогда молчали?.. Почему тогда не плакали? Когда ее, светлого ангела, терзали?..
Вы все в ответе!
Связанная мать Савигорда плюнула в него, но промахнулась.
Фарамунд с силой наступил пяткой тяжелого сапога на рот старухи. Треснуло, а
когда поднял ногу, из раздавленных губ бежали струйки крови. Рот провалился,
старуха кашляла, давилась собственными зубами, захлебывалась кровью.
— Ответ... ответ, — прошипел он, — ответ!
Молот бесцельно болтался в руке. Он топтал ее лицо, пока
череп не затрещал, тогда вышел из этой кровавой каши, где торчали острые
обломки костей, пошел по головам, раздавливая непрочные черепа, пробивая
тяжелыми подкованными подошвами носы, выдавливая глаза...
Во дворе стоял страшный крик, он сам почти ничего не видел,
слезы катились градом, всхлипывал, ненависть раскачивала из стороны в сторону.
Потом крик истончился, а когда он с силом ударил в голову молодой женщины,
тонкий голос оборвался.
Над двором стояла жуткая тишина. Все застыли, Он видел
только смутные фигуры, почти неотличимые от столбов коновязи и выступающих из
стен глыб. Под ногами чавкало, хлюпало. Сапоги стали красными. На руках и даже
на лице он чувствовал повисшие капли чужой крови.
Однако ярость все еще клокотала, душила. Хрипло, не узнавая
собственного голоса, он велел:
— Всех, кого захватили... повесить на стенах!
Фигуры зашевелились, начали исчезать. Ему показалось, что
они мерцают, как крылья поденок на солнце.
Лютеция наконец забылась неспокойным сном. Фарамунд под
страхом меча запретил любой шум на расстоянии полета стрелы, а сам,
сгорбившись, сидел у дверей. Его глаза не отрывались от ее бледного лица.
— Спи, — шептали его губы. — Спи, светлый
ангел... Сон лечит!.. Теперь все муки кончились. Теперь все будет хорошо.
Отныне я не позволю не то, что листку дерева на тебя упасть, не позволю косой
взгляд в твою сторону бросить!.. Ты будешь жить за крепкими стенами самого
надежного бурга, тебя будут стеречь сотни верных воинов. А сам бург я обнесу
высокой стеной из камня... А чтобы даже к бургу никто не подступил, не
потревожил твой светлый сон звуками боевых труб, я расширю мечом владения до
самых южных морей!.. Ты будешь в сердце самых спокойных и счастливых земель...
ты будешь этим сердцем!
Клотильда смотрела на него печально. В круглых добрых глазах
служанки стояли слезы. Нос покраснел и распух, он слышал, как она тихо
всхлипывает, и готов был придушить ее; вдруг да нарушит легкий, как пар, сон
молодой госпожи.
Она сделала ему знак выйти, сама выскользнула следом. В
ярком свете он видел, как подурнело ее лицо, явно сидит без сна, глаза красные
и воспаленные.
— Надо везти, — сказала она тихо.
— Не опасна такая тряска? — вырвалось у
него. — Я тогда понесу ее на руках!..
— Здесь нельзя оставаться, — сказала она
убежденно.
— Здесь болота, — согласился он со стоном. —
Гниль, смрад!.. Ей ли такое...
— Да, наш бург стоит на холме! И речка там чистая...
У него слегка потеплело в отчаявшейся душе, служанка назвала
Люнеус своим бургом, ответил торопливо:
— Кони оседланы, ждут!..
— Надо ехать, — сказала она убежденно. —
Здесь она точно не... сможет. Как только откроет глаза и поймет, что мы все еще
на землях страшного Савигорда... Ты не сможешь ее убедить в безопасности, даже
если покажешь его срубленную голову!
Он содрогнулся, представив, как она просыпается и видит
рядом с постелью мертвую голову, сказал еще торопливее:
