Он столкнул с седла ехавшего мимо немолодого франка, вскочил
на коня и быстро погнал его за убегающим Мирдлихтом. Тот несся во весь опор,
Фарамунд застонал от злобы, если уйдет в лес, то опять не поймать его врага...
Слева быстро вырастал храм нового бога. Маленький,
приземистый, но в отличие от всех домов этот сложен из камня, тем самым выглядит
пугающе несокрушимым, почти монолитным. Построенный едва ли не на болоте, он
медленно погружается в трясину, но на земле сменится еще не одно поколение,
пока утонет в грязи полностью.
Мирдлихт миновал храм, его конь несся как птица. Фарамунд
взвыл, предатель уходит, а в лесу его уже не достать...
На опушке леса засверкали искры. Не веря глазам, он увидел,
как на открытое место выезжают потрепанные всадники. В руках копья, у многих на
головах настоящие шлемы. Они выплескивались из леса волна за волной, а передний
отряд уже на рысях шел в их сторону.
Мирдлихт тоже заметив новых противников, начал придерживать
коня. Фарамунд со злой радостью видел, как конунг бросал по сторонам
затравленные взгляды. Сзади настигает Фарамунд, путь к лесу отрезан его людьми,
справа болото, слева тоже перехватят люди Вехульда.
Внезапно он повернул коня и пустился обратно. Фарамунд
выхватил меч, в голове блеснула безумная надежда, что конунг вздумал сразиться
с ним лицом к лицу, однако тот подал коня влево, понесся в сторону маленького
храма нового бога, Христа.
Фарамунд повернул коня за ним, а Мирдлихт соскочил наземь,
ринулся к двери. Конь Фарамунда галопом доскакал до брошенного коня, когда
Мирдлихт распахнул дверь и вбежал в полутьму храма.
Фарамунд соскочил уже с мечом в руке. Сзади догнал крик:
— Стой!.. Фарамунд, остановись!
За ним бежал Вехульд, следом спешили, кто на конях, кто
пешим, местные. Фарамунд видел раскрытые в крике рты, вытаращенные глаза. Он
остановился на пороге, в полутьме видно было, как Мирдлихт добежал до
небольшого возвышения, упал на колени, обхватив обеими руками это, видимо,
священное место.
Право убежища, мелькнуло у него в голове со злобой. Как во
всех храмах, даже самых древних, преступник мог спастись, припав к стопам
статуи божества.
Он сунул меч в ножны, рассудив, что если с обнаженной сталью
негоже входить в храм, так можно войти безоружным и удавить гада голыми руками,
но сзади все нарастал крик, топот, гам, он остановился и ждал.
Вехульд доскакал первым, крикнул с великим облегчением:
— Как хорошо, что ты не вошел!
— Но тварь надо уничтожить, — сказал Фарамунд зло.
— Рекс, — сказал Вехульд предостерегающе. —
Это племя окрещено еще три поколения тому. Здесь на треть римская кровь, они
поклоняются этому богу.
— И что же?
— Негоже их дразнить!
— Крепки в вере? — спросил Фарамунд.
— Еще как!
Глава 25
Остатки его отборного отряда расположились на отдых прямо
перед храмом. Двое-трое воинов все время сторожили дверь, остальные разожгли
костры, жарили мясо, чинили доспехи.
Фарамунд дал войску недельный отдых. За это время из
северных земель Галлии подойдет обещанное пополнение.
Из окрестных сел постепенно стягивался народ. Все почему-то
стремились войти в храм, готовы были бросаться на выставленные копья.
Фарамунд выехал на коне навстречу толпе. На него смотрели
недружелюбно, но без той ненависти, что встречал у противника. Что-то во
взглядах этих людей было иное... странное спокойствие, что казалось
равнодушием, если не презрением к гибели.
Он вскинул руку.
— Приветствую всех! — сказал он мощно. — Я
уважаю вашу веру. Как видите, я не вошел в ваш храм с оружием. Негоже статуи
богов обагрять кровью...
Высокий бородатый поселянин сказал с поклоном:
— У нас нет статуй, у нас они стали иконами. Но иконы
тоже нельзя обагрять кровью. Господь велит прощать... э-э... а также
подставлять левую щеку, когда бьют по правой...
Фарамунд усмехнулся:
— Я тоже знаю вашу веру. И сам готовлюсь ее принять. Но
в Писании сказано: не мир я принес, но меч!.. Предательство ни в какой вере не
прощаемо. Иуда предал, был наказан.
— Он был наказан не людьми, а Богом! — возразил
мужик.
Фарамунд покачал головой:
— А вам не стыдно все складывать на своего бога? Помочь
ему не хотите? Какие же верные рабы? Я не бог, но за мной вон какая армия
идет!.. А вы?.. Станьте же орудиями замысла своего бога! Исполните его волю.
Все, что вы сделаете, это и есть его воля. Ведь ни один волос не падет с
головы, ни один листок с дерева без его воли?
Они стояли в молчании, раздумывали, тихонько
переговаривались. Фарамунд сам чувствовал затруднение, о богах как-то не думал,
но, к счастью, со стороны дороги раздались крики.
Из дальнего пыльного облачка вынырнула четверка богато
украшенных коней. Они тянули роскошную повозку, следом несся отряд таких же
богато одетых воинов в блестящих на солнце доспехах.
Повозка остановилась, не доехав до храма с десяток шагов.
Двое ухватили коней под уздцы, Из толпы вышел немолодой человек с совершенно
седой головой и такой же белой короткой бородкой, открыл дверцу и протянул
вовнутрь руку.
Из полумрака закрытой повозки высунулась такая же немолодая
женщина. Мужчина помог ей спуститься на землю. Она выпрямилась, в толпе
заговорили, начали опускаться на колени.
Остались стоять только люди Фарамунда, но он видел по их лицам,
что и они готовы последовать примеру поселян, таким величием и властностью
повеяло от этой женщины. Она смотрела гордо, запавшие глаза лихорадочно
блестели, а темные круги под глазами только придавали вид много думающего и
страдающего человека.
Фарамунд смотрел на престарелую мать Мирдлихта почти с
сочувствием. Внучка великого воина и дочь воина, она была выдана замуж за
доблестного воина, а затем рожала воинов, гордилась их доблестями, славой,
воспитывала в духе доблести и подвигов. Почти все погибли в боях, но погибли со
славой, а внуки только начинали путь с оружием в руках, но она уже гордилась их
силой и мужеством.
Вокруг все пропитано воинской славой предков, никто никогда
не запятнал свой род... и только этот последний сын, Мирдлихт, предал свое
племя.
Она коротко взглянула на него, голос ее был чистый, сильный,
с едва заметной ноткой усталости:
— Спасибо тебе, конунг Фарамунд, что известил! Как
видишь, я даже не успела переодеться...
Он сам видел по загнанным коням, по ее измученному лицу, что
за двое суток повозка не останавливалась больше, чем на несколько минут, пока
меняли коней.
