— Мерзавец, — процедила она с ненавистью. — В
день свадьбы!..
Фарамунд отстранил девушку, та отступила, мило улыбнулась
всем, заговорщицки подмигнула Фарамунду:
— До встречи в моей постели!
И пропала, только слышен был торопливый перестук каблучков.
Еще Фарамунд услышал, как едва слышно ахнула Брунгильда. Тревор что-то
проворчал, неуклюже переступил с ноги на ногу.
— Да какого черта, — сказал Фарамунд беспомощно и
одновременно раздраженно. Вроде бы не было необходимости оправдываться, но
чувствовал себя гадко и беспомощно. Ощутил, что все разводит руками и пожимает
плечами как дурак. — Она просто играется...
— Она? — прошипела Брунгильда. — Дядя, он же
меня опозорил!.. И так будет позорить все время!
Тревор проворчал успокаивающе:
— Ну, милая, если он такой доблестный герой, что он
него женщине глаз не могут оторвать? Что же ему делать? Вроде бы нельзя
сильно... и часто отказываться, урон не только женской чести, но и мужскому
естеству.
Фарамунд стиснул зубы. Этот услужливый дурак делает только
хуже, а Брунгильда выпрямилась, глаза сверкнули гневом.
— Нельзя отказывать? Вот он и не отказывает!
— Ну не всем же, — сказал Тревор
успокаивающе. — Он же не кидается на всех баб! Эта как-никак — дочь
владетельного конта...
Фарамунд стиснул зубы еще крепче. Брунгильда вздернула
подбородок. Он сделал движение пригласить их вернуться в пиршественный зал,
там, на людях не сможет дать выход своему благородному гневу, но Брунгильда
шарахнулась от его рук, словно от прокаженного.
— Прочь, мерзавец!
— Брось, — сказал Фарамунд раздраженно. —
Ничего не было, это во-первых. Во-вторых, никто не видел, а разве это не
важнее?.. У нас, как говорит твой ученый дядя, династический брак. Союз племен,
кровные узы, всякое такое...
Она тяжело дышала, глаза сверкали, но Тревор накрыл ее
стиснутый кулачок огромной лапищей, наклонился к уху, что-то пошептал.
Брунгильда вздрогнула, некоторое время слушала с отвращением. Даже отстранилась
с брезгливостью, но, в конце концов, холодно взглянула на Фарамунда.
— Ты можешь проводить нас в зал, — разрешила она.
Фарамунд пошел следом, чувствуя себя дурак дураком. Злился и
на девицу, что вздумала заигрывать так... так откровенно, нарочито провоцируя
Брунгильду — не знает, что это лишь видимость брака, злился и на себя, что не в
состоянии ничего сказать впопад, и вообще все идет не так, как хотелось!
Глава 27
В зале крепкие мужские голоса ревели суровую походную песню.
Фарамунд переступил порог вслед за Брунгильдой и Тревором, здесь воздух был
горячий и насыщен пиром. Гости, положив друг другу на плечи руки, раскачивались
и орали про коней и длинные мечи.
При виде гостей разом умолкли. Громыхало поднялся с кубком в
руке, прокричал здравицу молодым, пожелал крепких сынов, что вот прямо с этой
ночи... ха-ха!.. начнут стучать ножками и рваться на волю, чтобы на коней,
чтобы за мечи... Дальше Громыхало запутался, но гости радостно вопили,
вскидывали кубки, отовсюду Фарамунд видел устремленные на него глаза
соратников, в которых были любовь и преданность.
И все-таки он не мог избавиться от чувства вины. Даже не
перед Лютецией, хотя первая мысль всегда была о ней. Там, на небесах, Лютеция
одобрила бы брак с ее младшей сестренкой... наверное. Вина перед всеми, что
впервые в жизни пошел на постыдную сделку... или не впервые?.. и особенно вины
перед Брунгильдой. Хотя как раз перед ней не должен испытывать никакой вины.
Разве с самого начала не договорились об условиях? Это всего лишь скрепление
племен. Все лишь для дела.
Изысканные яства уже не лезли в горло. Даже лакомый паштет
из соловьиных печенок показался горьким, а на дорогое вино уже смотреть не мог.
В разгар пира внезапно поймал на себе взгляд Брунгильды, но едва сам вскинул на
нее взгляд, она надменно и гордо смотрела прямо перед собой.
Измучившись, сказал себе грубо: к черту! Он был волен как
ветер, что же теперь сидит как пес на цепи?
Из-за стола встал с такой решимостью, что едва не перевернул
стол. Тревор поперхнулся очередным тостом, изумленно посмотрел на жениха, гулко
заржал:
— А-а-а-а!.. Жениху не терпится добраться до свадебной
постели!.. Га-га-га!.. Это понятно, никому в мире не доставалась такая
жемчужина!.. несверленная жемчужина, га-га-га!.. Доблестный рекс, мы все с
тобой на поле брани, но здесь... га-га-га!.. теперь придется показать себя в
поединке! Но мысленно мы все с тобой!
Гости заржали, Тревор говорил скабрезности, но это обычай,
старинный обычай, а старинные все почему-то соблюдают с превеликой охотой.
По взмаху руки Тревора гости встали, вскинули кубки.
Фарамунд терпеливо слушал напутствия, пожелания, советы, прерываемые хохотом.
Желали в первую же ночь зачать доблестного сына, равного которому не будет на
свете, желали быть таким же воином, каким показал себя при захвате бургов...
Их привели на второй этаж, где располагалась их спальня.
Фарамунд видел, с каким испугом Брунгильда взглянула на огромную безобразную
кровать посреди этого зала, такую одинокую и затерянную. Над ней был полог на
четырех стойках по углам кровати, но все занавески забросили углами наверх,
Фарамунд зябко передернул плечами. Он тоже предпочел бы,
чтобы кровать хотя бы придвинули к стене. А лучше — в угол, чтобы защищенным
чувствовал себя с двух сторон.
Хмельные гости и здесь отпускали скабрезные шуточки.
Подталкивали обоих в постели. В дальнем углу стояла ширма из тонкого шелка.
Брунгильду повели туда знатные женщины, а две служанки и верная Клотильда
плелись сзади.
Фарамунд видел их ноги под ширмой, видел, как к ногам
Брунгильды упало ее платье. Чье-то женские руки подхватили, дальше он не видел:
его самого раздевали с шуточками и смешками, давали непристойные советы,
делились опытом, гоготали жирно и противно на разные голоса.
Наконец он разделся, лег, а гости хлопали друг друга по
плечам, ржали, показывали на него пальцем. Из-за ширмы вывели Брунгильду. У
Фарамунда перехватило дыхание. Без своего свадебного наряда она выглядела еще
прекраснее, хоть это и немыслимо. Но сейчас никто не нарушало ее чистейшую
безупречную красоту. Ее волосы были распушены, он не поверил глазам, глядя, как
они опускаются ниже поясницы. Это был такой роскошный водопад, что нет
надобности в ночной сорочке, волосы скроют ее наготу надежнее зимней шубы.
Их глаза встретились, он ощутил, что не в силах выдержать
укора в ее глазах, это хуже, чем брезгливая ненависть, отвернулся. Она чуть
приподняла одеяло, скользнула неслышно рядом.
Гости заинтересованно переговаривались, смотрели жадно, едва
не роняя слюни. Фарамунд рыкнул:
— Ну, что еще?
