— Лютеция... — шептали его губы сквозь
рыдания. — Лютеция... Почему?.. ну почему?
Слезы катились горячие, жгучие. Он глотал те, что попадали
на губы, остальные промочили подушку насквозь, он стискивал ее, горячую и
влажную, а рыдания все сотрясали тело. Он плакал мучительно, неумело, трудно,
как плачут сильные мужчины, что целые народы заставляют рыдать, но сами не
проронят и слезинки...
Сквозь шум крови в ушах он услышал присутствие живого
существа. В полумраке маячила та же тонкая фигурка в длинной сорочке до пола.
На миг ему показалось, что это все же Брунгильда, но женщина шевельнулась,
слабый отблеск светильника упал на ее лицо.
Черные, как смоль, волосы служанки тонули в полумраке,
бледное лицо расплывалось, но она храбро стояла возле ложа. Фарамунд привстал
на локте, Клотильда пугливо запахивала ворот ночной рубашки. Тонкие пальчики
смутно белели на пушистом крае.
— Я же сказал... уходи, — напомнил он чужим
голосом.
Клотильда пролепетала в страхе:
— Господин, пощадите!.. Но госпожа прислала... И
сказала... сказала, что если я вернусь, меня накажут! На конюшне, где
наказывают слуг, Тенилур меня ненавидит, что я его отвергла! Он изобьет меня
так, что поломает кости!..
В душе снова полыхнул гнев, как горящее масло прокатилась
волна ярости. Но чувство оскорбления уже гасло, слишком бурно горело, теперь
там один пепел, теперь даже ощутил нечто вроде странного облегчения. На самом
же деле, сейчас им с Брунгильдой оказаться в одной постели — это... это
слишком. Лучше уж с гремучей змеей или глыбой льда...
— Не трясись, — выдавил он сквозь зубы. — Она
так и сказала?.. Насчет замены?
— Да, господин, — прошептала Клотильда. —
Да!.. Только другими словами...
— Какими?
— Господин...
— Говори, — потребовал он.
— Я не могу, — прошептала она в ужасе.
— Говори, — сказал он грозно. — Или задушу.
Она побелела еще больше, хотя казалось, это невозможно,
прошептала умоляюще:
— Господин, что вы хотите от служанки?.. Я не могу
запомнить столько умных и красивых слов!.. Но суть та же, клянусь!
Он помолчал, грудь вздрагивала от толчков. Клотильда
смотрела в грозное лицо расширенными от ужаса глазами. Он, в самом деле, может
задушить, ее тонкая шейка хрустнет под его сильными пальцами как цыплячья,
затем швырнет на пол и пойдет к госпоже...
— Кто еще знает? — спросил он.
— Никто, клянусь, — сказала она торопливо. —
Сперва она отослала всех служанок, заперла за ними дверь, только после этого...
велела...
Фарамунд рухнул навзничь, снова уставился в темноту свода.
Может быть, Брунгильда поступила верно, что не явилась на ложе. Ведь это всего
лишь союз племен. А это уже скреплено. Она захотела свободы для себя, личной
свободы. За это надо уважать, а не яриться, как простолюдин. Она заслуживает
уважения. Да, она — Брунгильда Белозубая, заслуживает с его стороны больше
уважения, чем он ей выказывал.
И все-таки одна мысль не исчезла, а только ушла глубже,
затаилась. Если бы Брунгильда не застала его во дворе с той девицей, то,
возможно, она не додумалась бы заменить себя служанкой.
Клотильда, осмелев, придвинулась ближе. После паузы
осторожно присела на самый краешек ложа, готовая как испуганный воробей
вспорхнуть при первом же угрожающем движении большого и страшного человека.
Фарамунд лежал на спине, руки за голову, могучее тело смутно
вырисовывается в слабо освещенной комнате. Клотильда тихохонько приподняла
одеяло и робко скользнула на ложе.
Они лежали некоторое время молча. Фарамунд рассматривал тьму
под низким сводом, смутно белеющие потолочные балки. Когда в окно врывался
порыв свежего воздуха, пламя светильников колебалось, балки то становились
мертвенно белыми, словно кости громадных допотопных животных, то пропадали
вовсе в черноте.
И все же, несмотря на успокаивающие мысли, разумные и
правильные, все та же странная злость, смешанная с таким же странным
облегчением, внезапно снова без всякого предупреждения начинала вздымать грудь,
жгла сердце, а череп раскалялся, как в горне. Он начинал часто и свирепо
дышать, спохватывался, снова всматривался в балки, рассматривал и считал
щели...
Клотильда лежала тихая, как забившаяся в подполье мышь.
Когда он замечал ее блестящие от страха глаза, то видел, что его тело снова
напряжено, как тетива на луке, спохватывался, поспешно распускал мышцы. А через
мгновение замечал, что кулаки снова сжимаются до хруста, ноги напрягаются для
прыжка, а мышцы рук готовы наносить и принимать удары...
Тоненький молящий голосок Клотильды раздался неожиданно:
— Господин, мне страшно... Пожалуйста, вам надо
успокоиться! Перевернитесь на живот, я вам помну спину. Это поможет
отдохнуть...
Она стыдливо отводила глаза, когда он, в самом деле, лег на
живот. Над собой он услышал облегченный вздох. Служанка трусила, страшилась,
что он вспомнит о ее присутствии и попросту убьет, все же сочтя себя
оскорбленным.
Ее маленькие, но цепкие пальцы принялись старательно
разминать плечи, спину. Он уткнулся лицом в подушку.
— Так лучше? — прожурчал ее тихий голосок.
— Хорошо, — буркнул он.
— Я училась, — похвасталась она, чуть
осмелев. — Все римские патриции держали у себя массажистов. У женщин тоже
были... слепые, правда.
— Почему слепые? — удивился он.
— Чтобы не видели, — пояснила она.
Ее пальцы мяли, терли, встряхивали, он чувствовал, как
усталость и даже горечь выходят из тела, вымываются, испаряются, он снова почти
свеж, словно не было этой нелепой изнуряющей церемонии свадьбы,
Она промяла и заставила жить заснувшие мышцы плеч, он сам
ощутил, насколько они у него широкие и массивные, пробудила группы мускулов
спины, вдоль хребта пошла горячая кровь, потерла и пощипала ягодицы, что почти
омертвели от постоянного подпрыгивания в седле, отыскала и встряхнула каждую
жилку в ногах и даже в пальцах.
Потом он слышал, как она неслышно встала, а когда его нога
снова оказалась в ее руках, он слышал легкие щелчки, пальцам было горячо и
щекотно.
— Ногти, как у медведя, — сказала она со
смешком. — По деревьям можно лазить... Теперь сапоги можно шить на размер
меньше!..
Повинуясь ее руке, он расслабленно перевалился на спину.
Злое напряжение растворилось, сильное тело лежало спокойно, он чувствовал, что
он в любой момент может взметнуться в прыжке прямо с постели, но теперь мышцы
сами по себе не сокращаются, не стягиваются в узлы, от которых болят и едва не
рвутся сухожилия.
Она разминала ему плечи, потом кончики ее пальцев пробежали
по широким пластинам его груди. Он сам знал, что они похожи на римские медные
латы, выпуклые и массивные, но ее маленькие сильные пальцы взялись встряхивать
умело, кровь из глубин поднялась наверх,
