А то и не замечать их вовсе.
Когда выехали из леса, открылось бескрайнее море клубящегося
тумана. Из этого моря вдали поднималась высокая каменная стена. Крыши Римбурга
плыли через туман, разрезая белесые клубы, как корабли разрезают волны. Земля,
не скрепленная корнями деревьев, расползалась под конскими копытами. Ноги
скользили, всадники вскрикивали, ругались.
Странно было видеть плывущих, как лебеди по озеру, всадников
с торчащими впереди конскими головами, ниже туман съедал все. Часто тот или
другой конь оступался, из белесого месива выплескивалась бурая грязь. Фарамунд
уже не отряхивался, город близок.
В крепостные ворота они с Брунгильдой въехали стремя в
стремя. А на центральной площади перед дворцом префекта их встретила челядь,
Брунгильду встретили ликующими воплями. Громыхало ревниво выругался, на хозяина
внимания почти не обращают!
Фарамунд соскочил с коня, протянул руки к Брунгильде. Он
поймал тот миг, когда она попыталась сойти сама, подхватил, невольно замер,
держа почти на вытянутых руках, но все еще не опуская на землю. Ноздрей
коснулся нежный запах, чистый, словно ветер донес запах горных цветов. Она
невольно ухватилась за его плечи. Их глаза встретились, он с трудом оторвал
взгляд от ее чистого лица, золотых локонов, выбившихся из-под капюшона,
медленно опустил ее на землю.
Брунгильда кивнула одному из слуг:
— И ты здесь, Регулий?.. Рада тебя видеть. Ты и здесь
смотришь за лошадьми?
— Точно, — ответил слуга. Он расплылся в широкой
улыбке, показав щербатые зубы. — Здесь хорошие кони... Я одну лошадку тут
для вас уже присмотрел... Огонь, а не конь!
Брунгильда так мило улыбнулась этому старому пню, как
никогда не улыбалась Фарамунду.
Подошел Громыхало, его глаза проследили, как Брунгильда
легко пошла по мраморным ступенькам, ведомая слугой.
— Ее сразу приняли как хозяйку, — сказал он с
удивлением. — Что-то в ней есть!..
— Наверное, — пробормотал Фарамунд. — Злая
только слишком...
— Злая? — удивился Громыхало. — Да она —
ангел! Все в нее сразу влюбились!.. Правда, это ангел с зубками... Ха-ха!
Недаром и прозвище — Белозубая...
— Она свои зубки пускает в ход слишком часто, —
сказал Фарамунд. — Ладно, ветер с севера, вот-вот снег пойдет так, что
завалит все дороги. Но сейчас, пока земля подсохла, нам можно вернуться к
передним войскам.
Громыхало удивился:
— Ты не собираешься перезимовать здесь? С молодой
женой?
— Как у нас с запасами? — спросил Фарамунд,
игнорируя вопрос. — Теперь все не так просто. Уже не пограбишь, вокруг
свои. Если мяса мало, пошли людей в лес. Когда подъезжали к бургу, спугнули
стадо свиней голов в полсотни! А вчера нам дорогу перешло стадо оленей в
двадцать голов. Рыбу можно ловить круглый год...
Громыхало покачал головой:
— Всего хватает. Потратиться, правда, пришлось... Не
понимаю, зачем было платить, если можно отнять? Но платили, как ты и приказал.
— Голодные уйдут от нас, — буркнул
Фарамунд. — А я хочу, чтобы от других уходили ко мне.
— Как скажешь. Будем укреплять город?
— Зачем?
Громыхало пожал плечами:
— Теперь Римбург становится самым главным городом
франков. Сюда будут нацелены основные удары. Но если надстроить и укрепить
городскую стену... мы ее малость порушили, то захватить нас будет не просто.
Если же с каменными башнями, бойницами... Понадобится целая армия. А пока армию
соберут, то и мы успеем собрать не меньше.
Фарамунд развел руками:
— Ты прав, прав. Но кто сказал, что мы будем сидеть
здесь?.. Как только растает снег, и земля чуть подсохнет, мы двинемся вслед за
птицами. Нет, навстречу тем нашим птицам, что улетали в теплые края! Посмотрим,
что там такое необыкновенное...
В голосе его прозвучала боль. Громыхало отвел глаза, сопел
сочувствующе. Все знали, что в южные земли хотела попасть Лютеция, там у нее
родня, и Фарамунд неистово собирал войска, чтобы проложить для нее дорогу...
Но, наверное, тяга к дальним землям остается в человеке...
— Хорошо, — сказал Громыхало деловито, — но и
зимой не придется дремать... Совсем рядом бург Теодидриха, который мы обошли, а
там собралось много отважных воинов. Они нам не присягнули! Стоит нам удалить
еще хоть десяток воинов из Римбурга, они тут же опрокинут нас. Еще за рекой,
примерно в трех конных переходах начинаются земли кимвра Фридриха. У него и
крепость надежная, и людей много. К тому же он в родстве с Менгесом и
Тердлихом, а с Родериком в большой дружбе. Тот всегда пришлет ему на помощь
хоть конницу, хоть даст пешее войско. Еще нельзя спускать глаз с Дидриха
Отважного...
Фарамунд отмахнулся:
— Со всеми управимся. А сейчас у меня дела поважнее.
Или — понеотложнее.
Он отвернулся, чтобы не видеть, как в глазах Громыхало
появляется выражение понимания, хотя оба думали о разном.
Или не о разном?
Громыхало спохватился:
— Что мы тут застряли посреди двора? Твоя жена уже
наверняка хозяйничает... Видел, как за ней побежала челядь? В нее уже все
влюблены с первого взгляда.
— Перестань, — поморщился Фарамунд. — Что ты
твердишь одно и то же? Сам говорил, что нужно было укрепить положение
династическим браком. Заодно снискали симпатии южных франков... Если они еще
где-то уцелели!
Громыхало кивал, соглашался, затем брякнул:
— Да, ради нее стоило завоевывать земли!.. Она —
настоящее сокровище.
Фарамунд бросил досадливо:
— Не понимаешь...
Но сам чувствовал, что его слова прозвучали неубедительно.
Да и в голосе недоставало привычной твердости.
Факелы ровно освещали коридоры, и всюду, где они проходили,
вооруженные люди, как заметила Брунгильда, салютовали Фарамунду. Раньше, как
она знали, среди франков этого не делали. Этот воинственный рекс придумывает и
вводит новые ритуалы... Или же, воюя с римлянами, незаметно перенимает их
обычаи.
Посреди зала полыхал огромный костер. Очаг был сложен из
массивных камней, среди которых попадались даже с фрагментами барельефов. Перед
огнем на широкой лавке сидел старик с белыми редкими волосами и бритым
подбородком с седой щетиной. Руки помешивали длинным железным прутом угли,
шагов рекса по глухоте не услышал.
Фарамунд только двинул бровью, старик поднялся и уковылял с
непристойной для старости поспешностью. Фарамунд опустился на его место.
Брунгильда устремила на человека, не предложившего ей сесть, взгляд холодных
глаз, но Фарамунд, ничего не замечая, с наслаждением стягивал сапоги, от них
сразу пошел пар, поставил на край очага. От подернутых пеплом углей шло сильное
сухое тепло.
