Фабий помрачнел, черная боль стиснула сердце, словно это он
был виноват, что войска этого безжалостного человека сравняли цветущий город с
землей.
— Не понимаю, что вы хотите от меня?
Фарамунд сказал небрежно:
— Да всего лишь покажетесь! Ну, если надо, то
подтвердите, что в вашем городе уже мои войска.
Легат дико посмотрел на невозмутимое лицо рекса. Оглянулся
как ужаленный: в городские врата нескончаемым потоком вливались всадники рекса.
На башнях уже замелькали их красные одежды, со стен стражу согнали вниз.
— Подтвердить?.. — повторил он, запинаясь. —
Кому?.. разве город... не взят?
Фарамунд удивился:
— Кем?
— Ну... а этот... пожар... пленные...
Он лепетал, чувствуя, что свершилось непоправимое, что он,
опытнейший военачальник, попал в какую-то замысловатую ловушку.
Фарамунд словно бы только сейчас понял, заулыбался:
— Ну, у нас не столько войск, чтобы распыляться на два
лагеря! К ним мы и не приближались. А лес я велел поджечь с той стороны...
прямо перед их городом, чтобы отсюда казалось, будто горит сам город. Ведь если
малый пожар — то горит село, если большой — то город, верно? А пленные, конечно
же, совсем не из Геяриума. Да и не пленные они вовсе! Просто пришлось нарядить
своих... ха-ха!.. Признайтесь, больше всего вас добили гонцы, что прискакали с
той стороны пьяные?
Фабий покачнулся, сильная рука рекса удержала, не дала
упасть под копыта коня. Его трясло. Перед глазами промелькнули и эти гонцы, и
та радость, что с их появлением охватила всю войско, в ушах звучали те ликующие
вопли... нет, это сейчас кричат ликующе, захватывая вверенный ему город...
— Я хочу умереть, — прошептал легат в
отчаянии. — Я хочу умереть... Я все равно покончу с собой!
Голос Фарамунда прозвучал сверху сочувствующе:
— Это бесполезно. Теперь-то я могу, в самом деле,
подвести к Геяриму вереницу знатных граждан вашего города! Но вам станет легче,
если скажу, что я почти без боя... или малой кровью захватил уже два десятка
таких городов.
Легат ухватился в отчаянии за волосы, рванул, безумными
глазами посмотрел на пучки волос в кулаках. Боль не отрезвила, душевная боль
намного злее.
— Станет легче, — сказал рекс, — когда и
Геяриум падет тоже... без сражения. Всем станет легче, даже горожанам!
Глава 30
Он задержался в Геяриуме, принимая коммендации, а войска
окрыленно двинулись дальше на юг. Шли отважно и опрометчиво, как делали все:
гогты, гепиды, лангобарды, вандалы, тюринги... И если бы впереди оказались
римляне, их бы смяли, но... наткнулись на пришедших чуть ранее готов!
В жестоком бою, что длился с утра и до заката солнца, его
войско было разбито наголову. Только ночь спасла от окончательного истребления.
Когда наступило утро следующего дня, по заваленному трупами полю ходили готы,
добивали тяжело раненых, как своих, так и чужих, а когда из-под груды мертвых
тел вытаскивали легко раненого, то задавали только один вопрос: гот или франк?
Оставив труп франка истекать кровью, шли дальше, заодно
собирали оружие, снимали доспехи. Следом ехали повозки, туда равномерно
складывали все, чем могли поживиться: одежда, щиты, любая обувь... Привыкшие к
трупам и ручьям крови под ногами, лошади тащили телеги почти спокойно, только
колеса увязали в размокшей от крови земле все глубже и глубже.
Фарамунд приехал, когда остатки его войска собирались по эту
сторону леса, а значительная часть все еще пряталась в чаще. Хотя леса здесь
редкие и настолько чистые, словно вымытые, франки все еще бросались в глубь
леса, словно дети, которые ищут спасение за материнской юбкой.
Теперь эти бывалые воины прятались друг за друга от его
испепеляющего гнева. Только несколько вспомогательных отрядов, разосланных в
разные стороны, не участвовали в сражении, им-то Фарамунд и велел соорудить
лагерь. А всех, кто бежал от готов, велел лишить коней, а также оставил
ночевать вне лагеря. А в лагерь принимать только тех, кто принесет оружие и
что-нибудь с убитого: латы или шлем.
Сам он сидел в шатре угрюмый, на поле лежало два пустых
кувшина, трепещущий молодой парнишка пугливо наполнял кубок.
Громыхало, тоже с красными от долгого пьянства глазами,
гудел успокаивающе:
— Всего лишь первое поражение... Ну и что? Просто мы
напоролись на себе подобных. Смелем и готов!.. Александр Македонский имел всего
сорок тысяч человек, но разбивал полумиллионные армии многих противников, и, в
конце концов, завоевал весь мир.
— Александр Македонский? — пробормотал
Фарамунд. — Это не тот рекс тевтонов, что за рекой Лабой? О нем доходят
разные слухи...
Громыхало посмотрел на рекса с брезгливой жалостью:
— Не тот.
— Тогда рекс кимвров, те, по слухам, сейчас
надвигаются...
Громыхало покачал головой. Фарамунд со вспыхнувшим гневом
уловил в его глазах почти сочувствие ударенному по голове:
— Когда он жил... а жил в дальних солнечных землях...
здесь было одно сплошное болото. Говорят, что людей здесь не было вовсе. Затем
болото высохло, вырос этот лес... Я не знаю, что с миром делается! Расширяется,
что ли? В те времена эти земли считались мертвыми... Да что там считались! Были
мертвыми. Однажды прогневанный император лучшего поэта Овидия сослал в дикие
страшные страны, где земля лопалась от мороза, где свирепые ветры наметали горы
снега, где птицы на лету погибали от мороза...
Он слушал нетерпеливо:
— Ну и что?
— А то, что сослали в эти же земли, только еще южнее!
Намного... Я сам не больно-то много знаю, рекс. Тебе бы с Тревором поговорить,
тот бывал в империи, даже в самом Риме. Но я знаю, что четырнадцать тысяч
греков, служивших Киру, разбили стотысячное войско противника. А мы не хуже
каких-то занюханных греков.
Слух о его поражении не остановил приток новых сил. Тысячи
молодых героев жаждали подвигов и воинской славы, а где еще они могут ее
стяжать, как не под знаменем самого удачливого из конунгов?
Вскоре его войско восстановило численность, и он с ходу
осадил загородивший дорогу Каталин. Сам город стоял очень неудобно для осады: в
излучине реки, с другой стороны расстилался широкий зеленый луг, но люди
Фарамунда вскоре убедились, что под зеленым толстым ковром находится бездонное
болото. Тяжело вооруженные проваливались, цеплялись за кочки, орали, и Фарамунд
велел прекратить попытки подобраться к городу с этой стороны.
Оставалась только узкая дорога, но проклятые каталинцы
насыпали по бокам земляные валы, и если пустить туда войска, то его перебьют с
боков раньше, чем ударятся в ворота.
Фарамунд послал гонца с требованием сдаться, но, конечно же,
он сам бы назвал дураком того, кто сдался бы в такой выгодной позиции.
Несколько дней он в бессильной ярости смотрел, как горожане выходят через
небольшую калитку и собирают на болоте ягоды и даже рвут кувшинки.
