Так высказался об Апрельской революции и ее вождях в своих мемуарах В. А. Крючков, в те годы — руководитель внешней разведки КГБ. Мемуары вышли в свет в 1997 г. До этого он многие годы молчал. А тут его словно прорвало: «Апрельская (или, по афганскому наименованию месяца, саурская) революция 1978 г. в Афганистане произошла без какой-либо инициативы и поддержки со стороны Советского Союза, более того, вопреки его позиции».
[104]
«Мало кто ожидал революции в Афганистане, тем более революции, которая с самого начала провозгласила социалистические цели. Она была явно преждевременной, с точки зрения объективного уровня социально-политического развития афганского общества».
[105]
* * *
Вряд ли целесообразно уличать Владимира Александровича в лукавстве. Бог ему судья! Не умолчим лишь об одном: почти два десятилетия он держал рот на замке лишь для того, чтобы повторить то, что еще в ноябре 1986 г. с трибуны XX пленума ЦК НДПА было сказано последним президентом ДРА и генеральшам секретарем НДПА Наджибулой, которого беспардонно предали шурави, в том числе и начальник внешней разведки КГБ:
«То, что произошло в апреле 1978 г., называется переворотом, совершенным офицерами, входившими в довольно малочисленную партию, насчитывавшую всего 25 тысяч человек».
[106]
Глава пятая
Тараки во власти
Он страстно жаждал ее и верил, что рано или поздно это произойдет.
«Мы силой захватим власть в Афганистане, — обещал Тараки своим сторонникам, — если надо будет, обратимся к Советскому Союзу, и СССР, верный своему интернациональному долгу, придет к нам на помощь, да и войска пришлет, если надо будет».
[107]
В отчетах о встречах с «Нуром» резидент КГБ в Кабуле квалифицировал подобные высказывания своего подопечного как свидетельство его безоговорочной ориентации на Советский Союз, как преданность коммунистическим идеалам. На Старой площади такая оценка Нур Мухаммада Тараки воспринималась положительно.
И вот 27 апреля 1978 г. заветная мечта «Нура» сбылась. Он вознесся на вершину государственной власти. А что дальше делать, у него не вызывало сомнений.
Вечером 28 апреля в Посольстве СССР в Афганистане объявился некто Салех, представился личным представителем Тараки, и передал просьбу своего шефа об оказании шурави экстренной помощи и поддержки новорожденной Демократической Республике Афганистан. Шурави не заставили себя ждать.
Перво-наперво, Международный отдел ЦК КПСС направил срочную шифртелеграмму резиденту КГБ в Кабуле, в которой предписывалось работать отныне с «Нуром» и «Маридом» на «принципиально новой основе». Далее ставилась задача изыскать возможность так или иначе примирить, с учетом новых обстоятельств, «Нура» и «Марида», покончить с межфракционной грызней, объединить усилия «Хальк» и «Парчам» ради строительства нового Афганистана.
Одновременно, по поручению Старой площади, в Кабул вылетел В. А. Крючков в компании с начальником внешней контрразведки ILL У О. Д. Калугиным.
«Как свидетельствуют источники, внушающие доверие, — утверждает Владимир Снегирев, журналист-международник, один из исследователей «афгана», — в ходе своей командировки два генерала в основном занимались формированием нового афганского руководства. Создаваемая при их участии «команда» должна была в совокупности отвечать нескольким условиям: полная лояльность по отношению к СССР, равная пропорция представителей фракций «Хальк» и «Парчам», отсутствие компромата по связям с западными спецслужбами.
Тогда же к взаимному удовольствию обе стороны договорились об открытии в Кабуле представительства КГБ — это было что-то вроде филиала «Лубянки», причем вполне легального, в отличие от секретной резидентуры, которая тоже продолжала работать. После чего руководитель ПГУ и начальник его контрразведки отбыли на родину. При этом, как вспоминают очевидцы, Владимир Александрович был настолько удовлетворен своей миссией, что после взлета предложил всем присутствующим распить бутылочку хорошего коньяка. В самом факте распивания не было бы ничего необыкновенного, не являйся Крючков почти абсолютным трезвенником.
Может быть, он уже тогда осознал для себя всю судьбоносную важность этой командировки, почувствовал цепкие объятия Афганистана, который с той поры станет его ежедневной заботой и останется ею вплоть до ареста в августе 91-го? Может быть… Факт остается фактом: именно тогда В. А. накрепко повязал себя со всем тем, что происходило, и что будет происходить за Амударьей».
[108]
…Изложенные В. А. Крючковым принципы формирования революционной власти в ДРА были внимательно выслушаны «халькистами» и «парчамистами», хотя и те, и другие понимали, что дележ министерских портфелей будет проходить с учетом реального соотношения сил между фракциями и ни о какой равной пропорции не может быть и речи.
Лидер «Хальк» Н. М. Тараки, будучи Генеральным секретарем ЦК НДПА и председателем Ревсовета — высшего органа государственной власти ДРА, стал еще и премьером первого правительства республики.
Заместителями премьер-министра были назначены его ближайшие сподвижники: X. Амин, получивший к тому же пост министра иностранных дел, и А. М. Ватанджар, возглавивший одновременно Министерство внутренних дел.
Лидер фракции «Парчам» Б. Кармаль довольствовался тем, что сохранил за собой посты заместителя Н. М. Тараки в партийной иерархии и в Ревсовете ДРА. В правительстве для него места не нашлось. Правда, для его верной соратницы А. Ратебзад, с согласия Н. М. Тараки, было специально создано Министерство социальных проблем.
Всего в первом правительстве ДРА, сформированном 3 мая 1978 г., была учреждена двадцать одна министерская должность. Из них двенадцать получили «халькисты» и восемь — «парчамисты». Еще одна — должность министра обороны — досталась герою апрельского переворота, лидеру ОФКА полковнику А. Кадыру.
Таким образом, «халькисты», занимая главенствующие позиции в руководстве партии и Ревсовете ДРА, заполучили наиболее влиятельные посты в правительстве, да еще добились несомненного численного перевеса над «парчамистами».
24 мая на заседании Политбюро ЦК НДПА Н. М. Тараки и X. Амин продавили резолюцию, запрещавшую всякую фракционную деятельность в партии. Отныне ни в каком контексте нельзя было употреблять слова «Хальк» и «Парчам». Возбранялись любые действия и даже высказывания, выходящие за рамки политической линии Тараки — Амина. Нарушителям грозили строгие оргвыводы.
