Оттуда Земля, если вообще различима, представляется не то что шариком, а чуть заметной тенью, где Новый Свет неотделим от Старого, а все земные страсти и человеческие амбиции столь же малозначимы, как дожди или снегопады, а так же, впрочем, взрывы галактик и появление новых звезд. Это космическое бесстрастие сумели понять древние индейцы, как постигли его древние арии, египтяне и китайцы. Это сделанное первыми мыслителями грандиозное для землян открытие показалось людям столь важным, что они попытались сохранить его в памяти всеми возможными способами, воссоздавая его едва уловимый образ в виде архитектурных комплексов, памятников, фигур, изображений, устных и письменных текстов. И, главное, в погребальном обряде как ключевом моменте соединения миров. Человек должен попасть в Космос, чтобы затем вернуться на землю и приумножить это космическое знание, стараясь все более детально воспроизвести его на Земле и, почему-то, пытаясь постигнуть. Как потерявшие мать и отца сироты пытаются найти своих родителей, так и человек зачем-то пытается обрести своего творца. Человек – плоть от плоти Вселенной: по химическому составу, по фрактальному подобию и симметрично-асимметричной организации, по всем заложенным биоритмам. По всем кроме одного, который, возможно, является самым загадочным в тандеме человек-Космос: это ритм продолжительности жизни. Дело в том, что продолжительность жизни особи (любых млекопитающих, от мышки до слона) подвержена достаточно жесткому и малообъяснимому правилу «внутреннего секундомера»: около миллиарда пульсаций височной артерии или сердца за жизнь. Чем быстрее пульсация, тем короче жизнь особи (вида). Человек, которому полагалось бы иметь продолжительность жизни 20–27 лет, сумел выйти за рамки земной биоритмической предопределенности. Он создал систему, которая, с одной стороны, следовала законам космической гармонии, а с другой, позволяла ему удовлетворять свое бесконечное любопытство.
Сложилось парадоксальное противоречие, при котором человек устремляется в космос, но уже не интуитивно, а одержимо рационально. Чтобы попасть туда, он противостоит агрессии окружающей среды, созданной Космосом. Слабый и обреченный, он отчаянно борется против этой агрессии, практически вчетверо отодвигая порог смерти. А отвоеванное время… использует для познания заманчивого и непознаваемого Космоса. Причем достижения древнего человека кажутся нам настолько сложными и даже порой необъяснимыми, что так и хочется приписать их кому-нибудь простому и понятному – богу, инопланетянам, на худой конец, просто дальним продвинутым соседям.
Однако связываться с богом – особенно в той допотопной версии Творца, которую предлагают все традиционные и нетрадиционные конфессии – дело хлопотное. Что касается христианского варианта бога, то индейцы успели до всего дойти и без его помощи. А уж о том, что Христос обладал хоть какой-то информацией о точных или естественных науках, не упоминается ни в одном из евангелий, не говоря уже о более глубоких знаниях – на уровне греков или римлян того времени. Но и те сумели обрести эти знания, будучи злостными язычниками. Сам Всемогущий любой версии, по всей очевидности, не был силен во многих материях – но особенно в математике. Индийцам и майя пришлось вводить позиционный математический ноль явно без его помощи, поскольку об этих хитростях не было сообщено даже избранным евреям. При этом мудрецы западных Индий исхитрились дойти до этого высшего математического пилотажа еще раньше жителей Индий восточных. Об исламе, совсем уже поздно, в VII веке, вступившем на мировую арену, и вовсе речь не идет, поскольку Аллах сумел выбрать неграмотного Мухаммада именно в тех местах, где арабы успели неплохо развить свою науку и без его присутствия. В восточных религиях, правда, дело с выбором исследовательского метода обстояло не так тоскливо, но о чьей-либо убедительной помощи говорить все же не приходится. В священных текстах содержатся все больше социальные обязанности да общественные запреты, зачастую смахивающие на уголовный кодекс.
Складывается впечатление, что божественные отцы великих религий не столько помогали человеку в развитии научных знаний, сколько мешали ему и ставили палки в колеса, стараясь не дать себя познать. А любимыми детьми их были почти исключительно исполнительные психопаты и истерики, которые регулярно получали несложные для воспроизведения откровения и пытались убедить в их правдивости всех остальных. Кто не верил или, еще хуже, хотел слишком много знать, того истребляли всеми доступными способами. Собственно историю религий можно строить по картинкам страшных преследований тех, кто пытался познать Человека, Бога и Вселенную. И назвать эту версию можно «историей мракобесия», в которую каждая из конфессий внесла свою достойную лепту. Возьмем лишь несколько примеров, относящихся к XV–XVI векам – периоду, характеризующемуся началом радикального пересмотра общепринятой картины мира. Парадоксально, но католическая церковь, в рамках которой и развивалась в основном европейская наука, оставила историю духовного подвига Джордано Бруно, который отправился на костер, защищая идею бесконечности Вселенной и множества миров. Православная церковь, которая любит перебирать чужие грехи, часто забывает о многом, например, о том, как несколько раньше, при Иване III, тихо были утоплены в железной клетке подо льдом Москвы-реки сторонники новгородской «ереси жидовствующих», занимавшиеся всего лишь естественными науками и бившиеся за прогрессивное развитие России. В 1449 году в Самарканде был убит великий астроном Улугбек и разрушена его уникальная обсерватория, что свидетельствует отнюдь не о борьбе за власть, а прежде всего об отстаивании незыблемости исламской картины мира. Восточные религии (и использовавший древнюю местную модель мира индуизм, и разнообразные формы буддизма, и даосизм, и отчасти конфуцианство) открывали каждому желающему чувственный путь к Богу. Однако подобный подход, будучи чрезвычайно продуктивным на уровне эмпирического знания, постепенно все в большей степени исключает рациональный «поиск Бога» как абстракции, что, как это ни парадоксально, с определенного этапа начинает тормозить развитие теоретической научной мысли. Да и в целом говорить о помощи Бога в познании Вселенной можно лишь с большими оговорками, ограничиваясь уровнем знаний начальной школы. Современная же наука, о которой, согласно священным текстам, ни один из великих и мелких богов слыхом не слыхивал, – дело рук (а точнее, мозгов) в основном закоренелых, мучающихся от любопытства атеистов.
Однако вернемся в Новый Свет. Американский континент, как уже не раз упоминалось, в силу своего изолированного вплоть до XVI в. развития, позволяет нам проследить некое «идеальное» течение общих для человечества культурных процессов. Так, главный мезоамериканский культуртрегер – Кецалькоатль, который, согласно легенде, принес некие «знания», также появляется на все готовое и откровенно пользуется математическими и астрономическими достижениями «диких» предшественников. Собственно, примерно так же ведет себя и перуанский Виракоча. Однако в древней Мексике мы становимся свидетелями того, как чувственная связь с Космосом превращается в религиозно-нравственную систему, регулирующую все аспекты индейского общества. Как майя, так и астеки в чем-то остаются в своих исканиях ближе к китайцам, нежели европейцам. Философская лирика астекского воина, философа и поэта Несауолькойтля позволяет нам лишний раз убедиться в некой духовной близости восточных и индейских культур.
