Светел сглотнул, как мог выпрямил стан, развернул плечи. Клинок плыл к его голове. Узорный клинок, в руке Неуступа способный пороть дощатые брони и наверняка не раз их поровший…
Воевода вытеребил у Светела на макушке длинную прядь. Ссёк. Бросил в костёр. Прядка вспыхнула и сгорела.
– Нет больше отрока Незамайки, – произнёс Сеггар тяжело, медленно, почему-то очень устало. – Встань, витязь Царской дружины.
Светел взлетел с колен, не чуя тяги земной. Выпрямился, озираясь. Наверно, от него ждали сло́ва, но благословение внятной речи отшибло начисто и надолго.
– Прими должное.
Перед ошалевшим Светелом тусклой тёмной чешуёй заколыхалась кольчуга. Настоящая. Спряжённая из мириад колец, пронятых малюсенькими заклёпками. Ильгра держала доспех на весу, норовила приложить к груди Светела, как нарядный зипун: к лицу ли придётся?
– Не маловата? – усомнился молодой Крагуяр.
– Будто кузнеца не найдём расставить, – отмахнулась Ильгра беспечно. Вложила кольчугу Светелу в руки, повернулась к воеводе. – Позволишь молодчику от меня начала ратные принимать?
Неуступ молча кивнул.
– Ну востра, и тут обошла, – восхищённо подосадовал Гуляй. Кажется, он тоже был не прочь взять Светела унотом. Хромец мстительно осведомился: – Не уморишь мальчонку?
Витязи начали смеяться, иные поёживались. Пока Светел гадал, каким образом она могла его уморить, Ильгра по праву наставницы довершила обряд. Застегнула на нём воинский пояс. Чёрной турьей кожи. С отметинами выклепанных блях.
Гуляй развернул плащ, синий в серебряной канители. Трудно было не узнать плащ Крыла, но Светел и о нём сразу забыл. Узрел парные ножны с ремнями – носить за спиной. В ножнах подрёмывали мечи. Такие же, как кольчуга, вещественные, весомые, настоящие. Прочные огнива, потёртые рукояти. Одинаковые, удивительной красы яблоки – коваными сосновыми шишками. И видно, что в наличники вражьи вминались.
Светел сам не приметил, как заново склонился к снежному черепу. Да ещё встал по-воински, на одно левое колено.
– Не осрамишь, знаю, – сурово молвил Гуляй. Вправду голосом дрогнул? помстилось? поди знай! – Ты, хвастун, посягал оберучно злых врагов растинать… Крыло вот умел. Нам на радость, прочим в напужку. Ты каково справишься, поглядим!
Светел принял мечи. Холодные, неведомые, чужие. Ещё принадлежавшие Крылу, не ему. Гуляй мог не честить его хвастунишкой. И так ясно – ничего-то он пока не знал, не умел. Мечи были наверняка старше Светела. Знали о битвах и воинстве куда больше, чем он сумеет постичь до смертного часа. Тому, кто, коснувшись оружия, сразу этого не разумеет, незачем к нему и руки тянуть.
Светел краем глаза уловил справа движение. Повернулся… второе колено само ткнулось в белую твердь. Воевода Сеггар протягивал ему самое главное. Такое, отчего на время померкли даже мечи.
Кожаный коробок. Когда-то расписной, ныне грустный, поблёкший. Внутри стукнуло, отозвалось… Долгим, тоскливым гулом певчего дерева, разлучённого с песнями.
Гусли Крыла!
Светел задохнулся, глаза обожгло.
Воевода Сеггар долго молчал. Смотрел на кожаный тиснёный узор. То ли прощался, то ли здоровался.
– Кончилось сиротство, – глухо выговорил он наконец и отдал Светелу короб.
Костёр с шорохом обрушился внутрь себя. Искры понеслись огненной стаей, дырявя белое покрывало тащихи. Ильгра держала шлем воеводы, наполненный брагой. Витязи подходили один за другим, каждый в очередь колол себе руку, ронял в братский напиток капельку крови.
Когда тёплые остатки золы собрали в горшочек и привязали к вершине кола, вбитого в твёрдый снег, – Светелу оказалась вручена ещё одна честь, да немаленькая. Ему доверили идти самым последним. Перед ним, таща гружёные саночки, побежал новый отрок. Спустя время кликнули привал, и вот уже Хвойка настружил рыбы, поднёс Светелу. Робко поименовал «дяденькой»…
Светел чуть не отмахнулся. Спохватившись, принял почёт. Мало ли что самого опоясали полдня назад. Он-то знал, какую на самом деле это прокладывало черту. А и недосуг было про Хвойку раздумывать! Светел набрался решимости, бочком подступил к Ильгре, кашлянул.
– Государыня первая витяжница…
Девушка обернулась. Он впервые увидел: глаза у неё были серые. Тёмными и светлыми лучиками от зрачка. Почему прежде не замечал? Впервые не потупился, вот и заметил.
Она перекинула косу на грудь, белым пушистым кончиком обвела его щёку:
– Меня, если помнишь, Ильгрой люди хвалят.
– Ильгра, – повторил он неловко. Тронул пояс, только начавший осаживаться по телу. – Я, получается, Крылу вроде наследник… А судьбы́ его доселе не ведаю. Дядя Летень сказывал, да немного.
Ильгра бросила в рот последние стружки. Ей доставалась такая же богатая доля, что воеводе. Светелу ли того было не знать.
– Стало быть, слышал, – ровным голосом ответила она, – как Крылу Лишень-Раз вот этими гуслями пясть пробил.
Торожиха, палаточные ряды, волчий взгляд воеводы… страшная сила, необъяснимо сквозившая в каждом движении. Жуткое виде́ние долгой, белой, выхоленной пясти Крыла, превращённой в кровавую ветошь. Живот скрутило узлом.
– Тяжко покалечил?.. – выдавил Светел.
– Две косточки перебил.
– А… на которой?
– На левой.
Какой вроде спрос с бряцающей руки левши! Деревенскому увальню вроде Светела на ней один палец оставь, и того хватит девок забавлять на беседах. Крыло, в чьём присутствии другие гусляры струн не смели касаться… ну, кроме одного дурака… Крыло этими перстами небывалые подцепы творил, дивные переборы выхаживал. Щёкот соловьиный, посвист перьев сокольих, разговор человеческий!..
Светел двинул плечами, заново ощутив вес ножен. Обя́зи мечей были руками павшего гусляра, лежавшими на плечах.
– Как же он, госу… Ильгра. Как дался в обиду, коли витязем был?
«Да ещё оберучным… А тогда в Торожихе воином почему не казался?»
Ильгра усмехнулась.
– Даже воина врасплох можно застать. От кого пагубы не ждёшь, от того и примешь её. А Ялмак… На кого Ялмак замахнётся, жив не уходит. Притом Крыло ещё и витяжество сложил, нас оставляя.
Светел даже не знал, что такое возможно.
– Беречься, что ли, начал в бою?..
Из уст вчерашнего «пасоки» прозвучало нехорошо. Без уважения. Ильгра отмолвила, помолчав:
– Ты, дурак, много ли о совести воинской знаешь?
– Нам негоже алкать серебро в кошелёк, золотую парчу и узорчатый шёлк, – обрадованно взялся перечислять Светел. – Коль наградою честь, для чего и казна…. да прославятся братьев моих имена…
Хотел продолжать. Ильгра остановила.
– На корысти Ялмак оскоромился, знамя в грязь уронил. Жаль, знатный был воевода.
