– К пережабине спешим, – сказал хмурый Гуляй. – Если Ялмак вперёд подоспеет, как есть дорогу засядет.
Светел ждал и боялся допроса: где, от кого вызнал про Лишень-Раза? Врать не мог, правду выдавать не хотел. Неворотимое слово доведёт и до клейма на груди. Ему повезло. Вагашские дышловые сани выделялись среди рознопряжек, как белые гуси в стае серой свиязи. И самого Зорка было не спутать с кощеями, тихими, поклончивыми. Он, кажется, ждал, чтобы ему пришли здравствовать. Не дождался, сам догнал Сеггара:
– Ты, стало быть, Неуступ?
Воевода смерил его взглядом:
– Так люди хвалят.
– Что же это, Неуступ, твои молодцы вежества не знают, обхождению не научены?
– Это которые?
Борода шибая указала на Светела.
– А вот он!
– И чем тебя мой витязь обидел?
– А тем уже, что в Старых Отоках сутки лишку мёрзнуть заставил! Словами гордыми лаял! Голытьбу перекатную к саням подчалить велел, день да ночь их в таске везти! На Шепетухе…
– Погоди, добрый господин. – Сеггар поднял рукавицу. – Ты большим ли задатком его обязал?
– У меня кошель от лихих людей далеко убран. Часто доставать – скоро легче лёгкого станет.
– Так уплатил он тебе, Незамайка?
– Ну… Пообещался за всё сразу потом. Слово дал.
Рукавица Сеггара сбила Светелу шапку на нос.
– Не для му́ки, сыне, для науки: ино верой, ино и мерой… Непогодье вознаградил ли тебя?
– Сполна, отче.
– Вот за него мечи и достанешь. А ты, добрый господин, витязю моему за обиду ещё два сребреника на бирку прирежешь.
– Да я…
– Не то у причала останешься куковать.
– Это почему?
– Потому что там корабли Сенхана, моего брата.
Кощеи витязей трепетали и чтили. Спорили меж собой, кому в очередь их санки тянуть. Бранились с Непогодьем: тот от самой Шепетухи вёз для Светела еловую плаху. Не передавал никому.
Светел всё поглядывал на отрубок. Стоя с топором в руках над разгроминой, он ведь вспомнил две ёлки у Светыни, росшие то ли из одного корня, то ли из двух. И, как когда-то, снова привиделось: вот падает старшая… свергается, защищая меньшу́ю…
Помедлив рубить лежачий ствол, Светел обошёл громадный царь-пень.
Ладонью тронул корни, местами неотличимые от камней.
Прислушался, как не все люди умеют.
Уловил медленный, далёкий ток жизни.
И не сдержал порыва, перелил в жилы дерева щедрую толику золотой солнечной силы: «Ты встанешь. Стройным стволом, пушистыми ветками. Вновь коснёшься головой неба…»
Кто бы теперь ещё посоветовал, как подступиться к дару Хозяина? Какие гусельки вытесать, чтоб вековые гулы не расточить?..
С высокого берега даль не так распахивалась, как с Шепетухи, но тоже – любо глазом окинуть. Дружина претила поезду растягиваться, подгоняла, скучивала, как пастушьи псы стадо. Дорога, хоть и бугрилась задулинами от прошлых метелей, всё-таки лежала свободная от казнящих гор и оврагов. И не заплутаешь: без следа идти можно, без провожатых. Справа утёсистые обрывы, по левую руку торосы, что крепостная стена. Светел всё ждал страшной волны, ломающей многолетние льды, как яичную скорлупу. Пока окоём оставался тих и спокоен. Светел крепко подозревал: море придёт, когда он отвернётся или уснёт. Более опытные витязи морщились. Хороша война за горами! Им случалось удерживать поезда, в суматохе лезущие на скалы.
– И так здесь как в захабе, – тревожился Сеггар. Он боком сидел на кощейских санях, крутил в руках большую витую раковину. – А что в пережабине будет?
Гуляй посоветовал:
– У пережабины давно пора городок сладить. Ради присмотру.
– За проход мыто взимать, – продолжила Ильгра. – А воеводой Ялмака посадить. Может, он там стены уже водой поливает?
Они подсаживались на сани, когда удавалось. Берегли силы для возможного боя. Это понимали все, кроме Зорка, Котёхина отчима и части походников, видевших богача хозяином поезда.
– По мне, – сказала Ильгра, помолчав, – гонца бы послать…
– Куда? – обернулся Гуляй.
– К Сенхану. За подмогой.
– А придёт? Сенхан-то?
– К брату на выручку?.. – ляпнул Светел и покраснел. Ну не умел он мысли таить.
Ильгра легко спрыгнула с санок:
– Пойдём, что ли.
Они пробежали вдоль всего поезда. Весело убедились, что Непогодье не выбросил плаху. Навестили дозорных… Наконец Ильгра пошла спокойным шагом, позволявшим беседовать.
– Однажды, – сказала она, – Сенхан и Сеггар, сыновья старого Сенхана, удили рыбу в проливе. И это был не какой-нибудь здешний ерик. Видел бы ты те проливы! Скальные стены высотой полверсты! Боги прорубили их мечами на заре мира…
Светел попытался представить. Перед умственным оком воздвиглись две Шепетухи, разделённые Духовой щельей.
– И вот мальчишки заметили, как всполошились птицы, а потом из-за поворота вышел водяной холм и понёсся на них, захлёстывая берега. Братья только успели повернуть лодку носом к волне. Летя вверх, они вспомнили по именам всех Богов. А потом волна ушла дальше, оставив их лодку на твёрдой земле в двухстах саженях над водой. Тогда сыновья Сенхана посмотрели один на другого. «Море обласкало нас там, где гора наверняка бы похоронила! – сказал молодой Сенхан. – Будь я проклят, если однажды сменяю море на сушу!» – «Человек рождён ходить по земле, – сказал Сеггар. – Будь я проклят, если ещё раз берег покину!» Так оно и сбылось. Сенхан стал морским воеводой. Он никогда не касается ногой тверди, Сеггар же доныне странствует посуху. Прежде Сенхан, бывало, заходил в реки, и тогда мы путешествовали все вместе. Теперь братья видятся лишь на причале, ведь мостки не принадлежат ни воде, ни земле.
Светел упрямо спросил:
– Но воинов он ведь может прислать?
– Может, – кивнула Ильгра. – Если гонец добежит.
Светелу стало даже досадно, что на нём самом не лежало какого-нибудь удивительного зарока. Лишь давнее слово найти и выручить Сквару. Он ревниво спросил:
– Ты небось тоже в чём-то завековалась? Чтобы мне знать?
Ильгра отмолвила с усмешкой:
– Навечно не завечалась… просто вековать судьба выпала.
– Почему?
– Моя кровь от племени, чьё время прошло, – сказала она. – У моей прабабки было четыре дочки, у бабки – две, у матери – только я.
Светел вновь показался себе до обидного непримечательным. А воевница, подумав, добавила:
– Боги населили юный мир особыми племенами, испытывая, какой получится толк. Мир начал взрослеть, и тем, кто был верен предназначению, во все времена жилось нелегко. Мы, заяровые воины, бесскверно исполнили должное, потому уходим со славой. Не каждых, как нас, вспомнят песнями на пиру. Примером, люди царского дара обратили благую силу в проклятие. Так властвовали, что всем Беду навлекли… Ладно, Незамайка, идём к воеводе. Послушаем, что сдумал.
