Перед ее внутренним взором возникло мертвое лицо соседки. Причем лицо это выражало не то спокойное умиротворение, которое снизошло на него после смерти, — оно было строгим и осуждающим, как будто соседка в чем-то обвиняла Инессу.
Скулы Валентины Гавриловны осунулись, губы недобро сузились, превратившись в подобие бритвенного разреза, и хотя глаза ее были закрыты, как и положено глазам порядочного покойника, казалось, что они сквозь бледные веки смотрят на Инессу с немым осуждением.
Точно такое же выражение Инесса заметила на лице Валентины Гавриловны, когда сидела возле нее, дожидаясь труповозку — но тогда это выражение было временным, мимолетным, и Инесса списала его на неудачное освещение или собственную свою усталость. Теперь же списать его на освещение не получалось, поскольку никакого освещения вообще не было.
«Да что же это такое! — подумала Инесса, ворочаясь на кровати. — Чего она от меня хочет? Чем она недовольна?»
Это были странные и нехарактерные мысли. Инесса была женщина здравомыслящая и сугубо материалистическая, она считала, что со смертью все заканчивается и покойники не должны испытывать никаких эмоций или желаний.
Инесса повернулась на другой бок, подумав, что причина ее странных видений — в неудобном положении тела.
Матрас у нее был хороший, ортопедический, и прежде она никогда не испытывала неудобства, но сейчас она никак не могла умоститься, в любом положении ей было жестко и некомфортно. И в любом положении перед ней виднелось мертвое и обвиняющее лицо соседки.
Тогда Инесса решила использовать известный метод: стала мысленно перебирать недоделки в квартальном отчете, которые ей предстояло устранить.
Те ее знакомые, у которых были проблемы со сном, рассказывали, что этот метод часто помогает от бессонницы.
Она дошла уже до пункта шесть дробь четыре и собиралась мысленно перевернуть страницу, как вдруг услышала в соседней комнате какие-то странные звуки. Казалось, что что-то перекатывается по полу, иногда стукаясь о стены.
Никаких звуков там быть не могло, поскольку Инесса жила одна и не держала в доме никаких домашних, с позволения сказать, любимцев. Однако, как ни странно, она ничуть не испугалась, а только почувствовала любопытство.
Чтобы выяснить причину странных звуков, Инесса спустила ноги с кровати. Она хотела нашарить тапочки, которые обычно уползали под кровать — но те вдруг непостижимым образом сами наделись на ее ноги, причем это были не привычные ее, сильно поношенные, хотя и удобные мягкие шлепанцы, а симпатичные домашние туфли с розовыми меховыми помпонами и маленькими каблучками.
Опять же Инесса ничуть не удивилась этому факту, как будто такое случалось с ней каждый день.
Она встала и двинулась к двери.
Комната ее была не совсем темной. Она была освещена бледным, чуть зеленоватым светом, который давала заглядывающая в окно полная луна. И этот свет, словно густая зеленоватая вода, лишил тело Инессы веса. Она не шла, а как бы парила, хотя движения ее были плавными и замедленными, как в воде.
Дойдя до двери, она хотела открыть ее — но этого не понадобилось: дверь сама послушно распахнулась перед ней, и Инесса вышла — или можно сказать, выплыла в коридор.
Комната, из которой по-прежнему доносились странные звуки, оказалась неожиданно далеко. Инесса шла — плыла — летела по коридору, ничуть не удивляясь происходящему, и наконец оказалась перед нужной дверью.
И опять эта дверь сама открылась перед ней.
Тут было вообще непонятно: вроде бы открылась перед Инессой обычная, самая заурядная межкомнатная дверь, бежевая, с невзрачным узором и, несомненно, прямоугольная. Инесса в свое время сама заказывала такие двери в фирме «Сезам». Но когда эта дверь открылась — оказалось, что она закрывала не простой дверной проем, а закругленную арку, опирающуюся на две пузатые колонны, какие бывают в сказочных теремах, а за этой аркой была не хорошо знакомая Инессе комната, небольшая и не слишком уютная, а удивительное и совершенно незнакомое помещение — большое, с низким сводчатым потолком, расписанным цветами и фантастическими птицами. Помещению этому очень подходило непривычное, полузабытое название «горница».
В дальнем конце этого помещения — или этой горницы — находилась изразцовая печь.
Судя по всему, печь эта была жарко натоплена — но Инессе отчего-то совсем не было жарко, должно быть, оттого, что она была с головы до ног окутана прохладным лунным светом.
Вот — еще одна странность: откуда здесь взялся этот лунный свет, если маленькие окошки горницы были забраны толстыми цветными стеклами, которые с трудом могли пропускать даже яркий дневной свет, не говоря уже о лунном?
Тем не менее все эти странности по-прежнему ничуть не удивляли Инессу, и она все также хотела понять только одно — что за звуки доносились из этой комнаты?
Она огляделась — и увидела, что по полу комнаты перебегает большая черная кошка, и кошка эта лапой катает какой-то маленький блестящий предмет.
Так вот что это за звуки!
Если все прежние странности не удивляли Инессу, то присутствие кошки не только удивило, но и возмутило ее.
Кошек, как и прочих домашних животных, Инесса не любила, считала их бесполезными созданиями и ни под каким видом не собиралась допускать их в свою квартиру. Правда, горница не была похожа на ее собственную комнату, но ведь она попала в нее из своего коридора, значит, имела на нее несомненные права…
— Ты здесь откуда взялась? — проговорила Инесса возмущенно. — Брысь! Пошла вон!
Услышав ее, кошка замерла на месте, изогнула спину верблюдом, сердито зашипела, перекувырнулась через голову — и вдруг исчезла, а на месте ее появился высокий сутулый старик с узкой черной бородой и узкими змеиными глазами, в длинном черном кафтане, подпоясанном золотистой опояской. В руке у него был длинный черный посох, на конце окованный железом, и на этот посох черный старик опирался всем своим весом.
Старик этот — точнее, только его лицо — показался Инессе отчего-то знакомым, где-то она его видела, причем видела совсем недавно…
— Вы кто? — спросила Инесса удивленно. — Вы как попали в мою квартиру? Вы что здесь делаете?
Старик сурово нахмурил брови, задрал бороду и ударил в пол своим посохом:
— Как ты смеешь говорить без моего соизволения? Молчи, холопка, пока я не велел говорить!
В голове у Инессы все смешалось. Странная комната, кошка, теперь этот старик… еще в пол своей палкой стучит, а время — самая ночь… соседи снизу живут скандальные, как бы неприятностей не было…
Лунный свет колыхался, как торфяная вода, отсветы печного пламени пронизывали его, как щупальца фантастического спрута.
— Я у себя дома могу говорить, когда захочу и что захочу! — ответила она не вполне уверенно. — Вы тут не того… не особенно, а то я полицию вызову!
