Лика открыла глаза и удивленно потрясла головой. Что это с ней? Заснула среди дня, да и проспала часа полтора, если не больше. Скоро свекровь и остальные с работы явятся, есть запросят, а она и на кухню не зашла.
Лика наскоро переоделась и заспешила на кухню. Оказалось, что Нахимовна сварила солянку — сытную, жирную, острую. Семья ее обожает. Вот и ладно, а Лика просто чаю попьет, она эту солянку никогда не ест.
Перед тем как выйти из комнаты, Лика осторожно сняла перстень и убрала его в ящик комода, где белье. Вот в ее трусах Сергей рыться точно не будет!
Богатый город Великий Новгород.
Богаты новгородцы, горды.
Торговали новгородцы со всем миром — и со свейским, сиречь шведским городом Стекольном, и с немецкими городами Любеком да Бременом, и даже с фрязинами, сиречь итальянцами, особливо с богатым да славным Веденцем.
Чего только не было на новгородском торжище! Каким только товаром здесь не торговали!
Из славного Веденца привезены чудные зеркала, стеклянные чаши да кубки, из шведского города Стекольна — серебряная посуда, из немецких городов — дорогое оружие, и доспехи, и часы чудные, что не только время показывают, но и музыку играют, и картины разные представляют.
Богат был Великий Новгород, горды были новгородцы — да все это прошло, миновало.
Пришел в Великий Новгород грозный царь Иван со своим опричным войском.
Опричники одеты во все черное, на поясе у них с одной стороны кривая татарская сабля, с другой — метла: мол, без жалости выметем мы всю крамолу, где бы она ни пряталась. К седельной луке приторочена песья голова — мол, как бешеные собаки, загрызем мы всех царевых недругов.
Пришел царь в Великий Новгород, словно божья гроза — пришел карать крамолу.
А в чем же крамола?
Прежде того, как идти на Новгород, был царю сон.
Приснилось ему, что снова, как в детстве, идет он по темным кремлевским переходам в тот дальний край дворца, где царские кладовые, туда, где хранятся книги бабки его, византийской принцессы Софии Палеолог.
Входит он в ту же кладовую, что в детстве, и видит большое зеркало из Фрязинского города Веденца.
А в зеркале том — черный старик с узким лицом, со змеиными темными глазами.
На этот раз не стал Иван спрашивать старика, кто он такой — и без того догадывался. А спросил он его другое:
— Зачем звал?
— Богат город Новгород! — проговорил старик, проскрипел. — Богаты и горды новгородцы! Со всем миром торгуют, всюду бывают, всякие порядки видели.
— И что с того? По мне, так пусть торгуют, пусть богатеют — чем они богаче, тем больше мне денег в казну принесут.
— Плохо говоришь! Негоже твоим подданным гордиться. Где богатство и гордость — там и крамола. Знаешь, что со свейским королем Эриком случилось? Богаты были жители города Стекольна, богаты и горды. Возомнили они, что худо ими Эрик правит, что заслуживают они лучшего правителя, прогнали его, посадили над собой другого короля. Был Эрик, как ты — природный государь, а стал никто. Ты ведь такой судьбы не хочешь?
— Не хочу! — ответил Иван, не раздумывая.
— А что ты насчет своей казны печалишься — так не думай, не сомневайся: забери у гордых новгородцев все их добро — вот и будет твоя казна полна.
Проснулся Иван в своей постели.
Лежит и думает: а ведь прав черный старик.
Где богатство и гордость — там и крамола. Нищими да боязливыми куда как проще управлять.
Встал, вызвал начальников опричного войска и велел собираться в поход. Не на литовцев, не на татар — на свой город, на богатый город, на Великий Новгород.
Как подошло царское войско к Новгороду — вышли навстречу ему монахи с иконами, с хоругвями, за монахами вышли знатные люди новгородские, на колени перед царем падали, просили пощадить богатый да славный город.
Вышел вперед игумен, святой старец Паисий, просил простить новгородцев, в чем бы ни была их вина.
Царь пуще прежнего разъярился, велел схватить игумена и предать лютой казни.
На что бесшабашны были опричники — и то смутились: как-никак, святой человек…
Нахмурился царь — но тут вышел вперед Гришка Грязнов, схватил игумена за бороду, повалил на землю, потащил по грязи да прямо перед царевым конем отсек ему голову.
Великий плач подняли монахи — а опричники обрушились на богатый город, как божья гроза.
Первым делом устремились опричники на торжище.
Что из товаров получше — себе забирают: серебро шведское, зеркала итальянские, доспехи испанские, часы немецкие, ткани дорогие да украшения.
Тот товар, что попроще — сало, да воск, да лен, да пеньку, — в большие кучи складывают, смолой поливают да поджигают. Горят великие костры, поднимается дым до неба.
Разграбили торжище — пошли по домам новгородцев.
И здесь все лучшее себе забирают, что похуже — сжигают.
Подошел к царю инок, на колени пал, говорит:
— Государь-батюшка, что же ты делаешь? Ежели овца жива — можно с нее каждый год шерсть стричь, но ежели с нее содрать шкуру — помрет овца, и не будет больше от нее проку!
— Зато мяса наемся! — отвечает ему царь. — А овец у меня еще много! — и мигнул Гришке Грязнову — тот и отсек иноку голову, чтобы лишнего не говорил.
С того и началось.
Кончился грабеж — начался правеж.
Знатных новгородцев саблями секут, жен их да детей тащат на Волховский мост, по рукам — по ногам связывают да в воду кидают.
Лютая зима в тот год стояла, замерзла река — но под мостом были полыньи, а опричники их топорами да баграми расширили, чтобы было, где новгородцев топить.
Крик стоит над рекой, крик и плач.
А опричники на лодках плавают и баграми под лед заталкивают тех, кто пытается выплыть.
Царь сидит на коне, смотрит, как на его глазах гибнет Великий Новгород, вспоминает свой сон.
Правильно он все делает, только так и можно истребить крамолу!
Велел опричникам посчитать, много ли добра награбили.
Опричники посчитали — много, и царю много досталось, и себя не обидели. Доложили Ивану — а он недоволен.
Больше нужно.
А больше взять негде, все дома новгородские ограбили, все опустошили.
Вышел вперед Малюта Скуратов, говорит — в домах только малая часть богатств новгородских, больше в церквах да соборах!
