Покачнулся царевич, охнул, колени его подогнулись, упал на изразцовый пол, из уха черная кровь потекла.
Замер царь, черными горячими глазами вращает, по сторонам озирается, пытается понять, что случилось, что он сам, своими руками сотворил.
Лежит перед ним сын, родная его кровь, наследник царства. Лежит — голова в темной крови.
Дышит еще, но глаза его меркнут, видно, что недолго ему осталось на земле жить.
И невестка едва жива, а уж внук наверняка не родится…
И тут защемило у царя сердце.
Что же он сотворил?
Выкосил под корень собственную семью, собственную династию, потомков Ивана Калиты… кому же после его смерти достанется московский трон?
Опустеет московский трон, опустеет Рюриков дом, достанется на растерзание жадным боярам, бывшим опричникам, злобным шакалам, что всю жизнь вокруг него крутились, в глаза заглядывали, крохи с его стола подбирали…
А кто виноват?
Не сам ли он дом своих предков разрушил, не сам ли гнилое семя посеял, не сам ли выкормил свору шакалов да стервятников?
Опустился царь на колени перед сыном, обнял его, голову к себе прижал, нянчит, баюкает, как малое дитя, надеется, что вернет ему жизнь, выходит заново, как младенца…
Но только ничего у него не выходит.
Отнять жизнь — это пожалуйста, это ничего нет легче, а вернуть… это и царю не под силу. Вернуть жизнь только Царь Небесный может, а с ним у Ивана не все ладно.
Прижал Иван к себе сына, запрокинул голову, в потолок уставился и завыл:
— Верни-и мне его!
Не умеет царь Иван просить. Умеет только требовать, приказывать, а просить — не царское это дело.
Молчит Царь Небесный.
Весь следующий день Лика провела в ванной, делая примочки холодной водой. Ночью она напилась обезболивающих таблеток и спала тяжело, с кошмарами, но все же спала.
Утром свекровь долго звонила куда-то по телефону, потом ругалась, из чего Лика поняла, что Борюсика еще не нашли. Сергей, как всегда, держался индифферентно, долго сидел в ванной, потом притащился на кухню в ожидании завтрака. Лике пришлось встать и заняться готовкой, хотя голова кружилась, и глаза еле смотрели.
Свекровь нехотя поковыряла вилкой в омлете и отодвинула тарелку так резко, что муж едва успел ее подхватить. Ну, хоть какая-то от него польза!
С Ликой свекровь не разговаривала — видно, запомнила наказ Доктора.
Когда мать с сыном наконец удалились, Лика смогла без помех рассмотреть свое лицо в зеркале. Откровенно говоря, смотреть было не на что. Нос распух и по виду напоминал вареную картофелину, на лбу — ссадина, на подбородке наливался густым лиловым цветом здоровенный синяк.
В дверь позвонила Нахимовна и, увидев Ликино лицо, только всплеснула руками. Сунув ей в руки сумку с хозяйственными товарами, она тут же умчалась, крикнув на бегу, что скоро вернется и принесет лекарство.
Лика только плечами пожала — тут же ничем не поможешь, неделю она будет такой красавицей ходить.
Нахимовна вернулась через десять минут — жила в соседнем доме — и принесла какой-то травки для примочек и еще мази от синяков. Мазь жутко воняла, но, как ни странно, помогла. К концу дня лицо у Лики пришло если не в приличный вид, то смотреть на него можно было без ужаса и крика. И глаза больше не заплывали щелочками, и даже синяк стал не такой яркий. А нос так и вовсе принял свою нормальную форму. Нет, Нахимовне нужно бутылку хорошего коньяка подарить, она попивает тихонько, Лика знает.
И тут раздался звонок их домашнего телефона.
— Лика, ты? — Голос у Степаныча дрожал. — А где эти-то?
— Не знаю, думала свекровь на фирме… — протянула Лика, — а что такое?
— Да понимаешь… тут от Доктора звонили. Борис убит.
— Как — убит? — ахнула Лика и постаралась, чтобы в голосе ее не услышал Степаныч никакой радости.
— Случайно, они говорят — случайно, машиной его сбило насмерть. Через дорогу перебегал, торопился от них удрать, ну и… И что делать? Арнольдовна не отвечает, тут никого, сижу один, как дурак, и жду неприятностей. Где она может быть?
— Не знаю, — ответила Лика чистую правду, — ты звони ей почаще, может, застанешь.
— Думаешь, охота мне горевестником быть? — огрызнулся Степаныч. — Все-таки сын он ей, хоть, конечно, и сволочью последней был, прости господи…
Лика повесила трубку и заметалась по квартире. Что делать? Если свекровь вернется, то есть не так — когда свекровь вернется, она набросится на нее, Лику. Теперь-то ей не нужно бояться Доктора, и она во всем обвинит Лику. Причем не важно, успел сказать ей Борюсик, что не брал денег или не успел, все равно Лике придется туго.
Что делать? Куда бежать? Некуда, везде найдут. Устроят люди Доктора допрос с пристрастием — и она все им расскажет, во всем признается. Что делать? Никто не поможет.
Дрожащими руками она схватила перстень и надела на палец. Перстень был теплый, почти горячий. И старик на печатке смотрел сурово.
«Не трусь! — говорил его взгляд. — Не бойся свекрови, держись с ней строже. Ничего она тебе не сделает!»
Легко сказать. Лика схватилась за голову, и тут в сумочке зазвенел мобильник. Она взяла его дрожащими руками.
«Саша», — прочитала она. Какой Саша? Ах да, они познакомились два дня назад в супермаркете, еще в кафе посидели, он Лике понравился — сильный, заботливый, добрый, наверное. И неравнодушный. Впрочем, если с мужем сравнивать, то каждый второй мужчина лучше его будет. Или даже каждый первый.
— Да! — ответила она. — Я слушаю!
— Лика, это ты? Какое красивое имя… Слушай, я соскучился, давай встретимся вечером!
— Давай! — обрадовалась Лика. — Давай прямо сейчас, не будем вечера ждать!
Ей просто необходимо уйти сейчас из дома, причем как можно скорее, пока свекровь не вернулась. Она накрасилась посильнее и долго замазывала синяк и ссадину на лбу. Вроде получилось.
Входная дверь распахнулась, и в офис вошла Елизавета Арнольдовна.
Лицо ее было багрово, как закат в тропиках, она тяжело дышала и оглядывалась по сторонам, словно не понимая, куда попала.
За матерью плелся Сергей, тупо глядя себе под ноги.
Степаныч при появлении хозяйки вскочил по стойке «смирно» и выпалил:
— Здрасте, Елизавета Арнольдовна!
Ее взгляд остановился на охраннике. Хозяйка с трудом перевела дыхание и проговорила прерывающимся голосом:
— Борис… Боря… не появлялся? Ничего про него не слышно?
— Он… он не появлялся… — проблеял Степаныч, пряча руки за спину. — Только… это… тут звонили…
