Даже ежедневная «пахота», угнетающая прелюдия перед визитом в Ф-1, гаснет в этом свечении. Утренние яйца не просто бултыхаются в кастрюле, а весело плещутся. Никакого больше мрачного переползания из комнаты в комнату, она движется как Боджанглес.
Ее выбор обуви с каждым днем становится все больше похожим на шоу, она струится вниз по пожарной лестнице «Аркейд» так, словно та покрыта блестками, танцует на только что вымытом полу «Оккама», наблюдая, как ее яркие туфли отражаются в нем, напоминая сияющее рассветное солнце над озером. Зельда подтрунивает над жизнерадостным настроем подруги и говорит, что Элиза ведет себя как она сама, когда они с Брюстером только встретились, и этот комментарий Элиза отвергает, притворяясь, что она рассержена.
Потрепанный, шершавый, точно мех старого кота, картон обложки для пластинок, двенадцатидюймовый квадрат, скрывающий целый мир веселья. Существо, показывающее «запись», не успевает она одолеть и половину пути до бассейна, стоящее вблизи бортика, плечи расправлены, чешуйки на груди поблескивают, как витрина ювелирного магазина.
Пыль, сброшенная с иглы проигрывателя будто слеза с ее глаза.
Майлс или Фрэнк, или Хэнк, или Билли, или Пэтси, или Нина, или Нэт, или «Фэтс», или Элвис, или Рой, или Рэй, или Бадди, или Джерри Ли сливаются в ангельский хор, каждое слово в песне беременно историей, которую существо желает понять. Его свет, чувствительное разумное мерцание, симфонический ответ пурпурному сиянию эстрадных исполнителей, голубой пульсации рок-н-ролла, темно-желтому полыханию кантри, прерывистому оранжевому пламени джаза. Касание его руки, редкое, но вызывающее дрожь, когда он забирает яйцо у нее с ладони.
Один раз она осмеливается протянуть пустую руку, но он все равно поднимает свою, осторожно ведет когтями по ее запястью, сворачивает пальцы в кулак у нее в ладони, словно изображая удовольствие от игры «тут есть яйцо», и позволяет ей сжать его лапу собственными пальчиками, на один момент превращая их из прошлого и настоящего, человека и зверя просто в мужчину и женщину.
31
Сексуальные сигналы в джунглях выглядят красноречиво: мучительные завывания, вздыбленная шерсть, распухшие гениталии, яркие цвета.
Сигналы Лэйни столь же очевидны: то, как опущены глаза, как сложены губы. Удивительно, как дети не морщат носы под напором феромонов, когда она накидывает плащ поверх фартука и провожает их к автобусу.
Затем она возвращается и позволяет плащу упасть на ковер, словно в кино. Прикасается к перилам лестницы на второй этаж единственным пальцем и спрашивает:
– У тебя есть время?
Его разум задыхается под напором обезболивающего, ревет, словно торнадо, запертое в подвал, и слова ему недоступны. Она мягко разворачивается и шагает вверх по лестнице, бедра качаются точно хвостовые перья горделивого попугая ара.
Стрикланд сует тарелку в раковину, вытряхивает омлет и включает измельчитель отходов. Эта штука походит на стаю голодных пираний, желтые пятнышки возникают на нержавеющей стали.
Он выключает прибор и слышит, как наверху скрипят доски пола и жужжат пружины кровати. Ему дали еды, ему предложили секс, сегодня будет очередной солнечный день – что еще можно хотеть?
Но все же он не одобряет бесстыдство собственной жены.
Не одобряет себя тоже – за эрекцию, прижатую к раковине.
Игры в соблазнение принадлежат Амазонии, им не место в этом чистом, правильном районе Америки. Почему он не может контролировать себя и все вокруг? Почему?
Он на втором этаже. Он не может сказать, как он тут оказался.
Лэйни устроилась на краешке кровати, и ему жалко видеть, что грубый прагматизм фартука сменился откровенностью ночной рубашки. Она сидит, наклонив плечи вперед, держит колени вместе, одна нога отставлена в сторону – эту позу она тоже увидела в кино. Но неужели подошва у всякой старлетки выглядит такой же грязной?
Стрикланд движется к ней, осуждая себя за каждый шаг.
Попадаясь на женские уловки, ты словно глотаешь наживку, предложенную врагом. Лэйни хитра, она ждет, легкое движение плечом заставляет ночную рубашку соскользнуть с него.
Он стоит перед ней, слабый и не способный говорить.
– Мне хочется сделать это здесь, – говорит она.
Сброшенная одежда горбится на полу, словно затаившийся в засаде хищник. Бутылочки с косметикой напоминают расползшихся насекомых, жалюзи висят криво, словно после землетрясения.
Ему не хочется сделать это здесь, он не доверяет этому месту.
Все в этом городе – утонченное притворство цивилизации, блеф, попытка показать безопасное превосходство их вида.
– Балтимор, – поясняет она. – Люди здесь хорошие. Вовсе не эти снобы-южане. Детям нравится большой двор, им нравится школа. Магазины тут очень хорошие и… и… Тебе нравится твоя работа. Я знаю, что ты не думаешь о ней такими словами, но женщине можно сказать… Все эти сверхурочные часы… Ты молодец, я уверена, что тебя там ценят. Обязательно станешь великим, и все будет прекрасно.
Его левая рука с пальцами в бинтах оказывается в ее ладони, и он снова не может сказать, как это произошло.
Он надеется, что это все таблетки.
Иначе это его предательское тело, переполненное отравой будущего сношения. Лэйни опускает его ладонь на склон ее груди и вдыхает, чтобы та напряглась, соблазнительно изгибает шею.
Он оценивает безупречную кожу и на ее месте видит два толстых шрама Элизы Эспозито. Элиза, Элейн – эти имена столь близки.
Он обнаруживает, что проводит пальцем по воображаемому шраму.
Лэйни трется об него, точно котенок, и Стрикланд чувствует острую печаль по отношению к ней. Она не имеет представления о вещах в его голове, например о том, что прямо сейчас он бы хотел разодрать ее в клочья, как та стая пираний, что живет в кухонной раковине.
– Они болят? – она прижимает его холодные пришитые пальцы к своей горячей груди прямо над сердцем. – Ты чувствуешь что-нибудь?
32
Лэйни видит в нем дикость и приветствует ее.
Слишком долго большая часть его энергии принадлежала джунглям, но здесь, в Балтиморе, на кону стоит нечто большее, чем секретная военная операция, и она должна напоминать ему об этом как можно чаще. Вопрос Тимми по поводу капсулы времени вышиб Ричарда из его клетки, и он ответил прекрасно, как и положено любящему отцу.
Лэйни знает, что просто должна дать ему больше времени.
Скоро он будет готов поговорить с сыном о том, что тот сделал со сцинком, и о том, как быть хорошим человеком. Ведь Ричард, несмотря на его работу и преданность генералу Хойту, несмотря на все, – хороший человек.
Она почти в этом уверена.
Прогрессивные журналы для женщин научили ее не предлагать тело как награду, но что они знают? Был ли у кого-нибудь из этих писательниц или редакторш муж, брошенный в два ада разного сорта и вернувшийся живым?
