«Слепое пятно» – Элиза роется в этой фразе, изучает ее, находит ее знакомой, почти уютной. Если убрать Зельду и Джайлса, то она всю жизнь проводит в слепом пятне, забытая миром, и не кроется ли в этой невидимости что-нибудь такое, что позволит ей потрясти их всех?
7
Уборщики дневной смены просачиваются в раздевалку.
Зельда переглядывается с теми, с кем когда-то поступала на эту работу: удивительно, они получили повышение, а она нет. Они делают вид, что смотрят на часы, роются в сумочках, но это не страшно, она все помнит, ничего не забывает: кое-кто из этих дамочек в крутых штанах был когда-то одним из худших сплетниц кладбищенской смены.
Сандра однажды заявила, что в Б-5 видела планы об окуривании населения транквилизаторами, Алберта брякнула, что в А-12 в шкафах хранятся человеческие мозги, которые варили в зеленом желе, – вероятно, предположила она, мозги президентов. Розмари поклялась, что прочла выкинутое дело на молодого человека под кодовым именем «Финч», который не старел.
Именно так работает мельница слухов, она мелет беспрерывно.
Так что Зельда не придает значения сплетням по поводу Ф-1.
Есть ли что-то необычное в резервуаре? Без сомнения – оно откусило два пальца мистера Стрикланда. Но необычное – это то, на чем растет и процветает «Оккам». Поэтому всякий, кто провел тут некоторое время, знает, что не стоит лезть в бутылку по этому поводу.
Элиза должна быть в их числе.
Но Зельда видела, как ее подруга вела себя, когда они катили тележки мимо Ф-1 – жалобные звуки могло издавать не разболтанное колесо, а сама Элиза!
Зельда воображает, что это пройдет – каждый в свой черед начинает чуток напрягаться по поводу правительственных заговоров, а потом выкидывает всю эту чушь в корзину и забывает о ней.
Или…
Элиза – единственный человек в «Оккаме», кто видит Зельду такой, какая та есть – хорошей женщиной и чертовски хорошей трудягой. Если Элиза окажется уволенной, то Зельда не знает, сможет ли она выдержать это. Это эгоистично, может быть, но правда. Костяшки пальцев у нее болят, но не после отмывания полов, а от разговоров, которые они вели сегодня.
И сама идея потерять возможность молчаливых бесед, лишиться подтверждения того, что она, Зельда Фуллер, имеет значение…
Это больно.
Одна вещь насчет Ф-1 выглядит несомненной: большие шишки следят за тем, что там происходит. Элиза играет с настоящим огнем, проявляя внимание к этой лаборатории.
Зельда заканчивает переодеваться и вздыхает, вспоминая острый запах «Лаки Страйк». Она разворачивает извлеченный из кармана ЛПК, рассматривает его снова. Флеминг постоянно перетасовывает задачи, словно пытается запутать уборщиков: если бы Зельда была Элизой, она могла бы заподозрить, что он занимается этим, чтобы не оставить времени на посторонние мысли.
Она трет усталые глаза и продолжает читать – каждый ряд, всякую колонку, не слушая, как уборщики дневной смены хлопают дверцами ящиков.
ЛПК заполнен пустыми, бессмысленными клетками, как и ее жизнь в целом. Предметы, которых у нее никогда не будет, места, куда она никогда не попадет.
Раздевалка забита женщинами.
Зельда оглядывается, смотрит через частокол задранных ног, разбросанных одеяний и машущих рук. ЛПК – не единственная причина, из-за которой она торчит тут. Она ждет Элизу, чтобы они вместе подождали автобуса – ждать, чтобы подождать, история ее жизни.
Мысль об этом заставляет ее ощутить, насколько она убога.
Последний человек, о котором Элиза думает в последние дни, – как раз Зельда. ЛПК размывается перед ее глазами, остается одна-единственная непроверенная клетка, где прячется Элиза.
Где она? Ведь до сих пор не сняла униформу, и это значит – она внутри «Оккама».
Зельда встает, ЛПК соскальзывает на пол.
О Господи, девчонка явно во что-то впуталась…
8
Голос Матроны звенит у нее в голове: «Глупая маленькая девочка!»
Элиза замедляет ход, чтобы выждать, пока мимо не пройдут два болтающих работника дневной смены.
«Ты никогда не следуешь указаниям; ничего удивительного, что все девочки тебя ненавидят».
Так, она одна. Стремительно бежит к двери Ф-1, достает пропуск.
«Однажды я поймаю тебя на лжи или воровстве и выкину на улицу!»
Замок клацает, и она распахивает дверь – откровенное нарушение в это время суток.
«У тебя не будет иного выбора, кроме как продавать твое тело! Бесстыдница».
Элиза проскальзывает внутрь, захлопывает дверь, прижимается к ней спиной и слушает, ожидая шагов; ее затуманенный страхом разум полнят кошмарные образы Матроны, швыряющей маленькую Молчок вниз по лестнице только для того, чтобы внизу ее подхватил Дэвид Флеминг.
«Оккам» переполнен работниками.
Это опасное время для визита, но Элиза ничего не может с собой поделать: ей нужно увидеть его, убедиться, что он в порядке.
Поначалу трудно различить хоть что-то, освещение на максимуме, как в ту ночь, когда сюда ввезли резервуар на колесах. Элиза прищуривается, идет вперед едва не вслепую, шатаясь, но на лице ее, несмотря ни на что, – улыбка.
Просто заглянуть сюда, чтобы он понял: она его не забыла; продемонстрировать, что она скучает по нему, по теплу, которое он излучает, показать Э-Л-И-З-А; поднять его дух с помощью вареного яйца.
Она вынимает яйцо из кармана и устремляется вперед, на ходу вспоминая танцевальные движения. Она слышит его раньше, чем видит, – похожий на стон кита пронзительный звук словно обходит ее уши, чтоб завязать узел из проволоки вокруг груди.
Элиза останавливается, вся, целиком: тело, дыхание, сердце.
Яйцо выскальзывает у нее из ладони, мягко падает ей на ногу и катится через лужицы, явно оставшиеся после борьбы.
Существо не в бассейне, не в резервуаре; оно стоит на коленях посреди лаборатории, прикованное за ошейник к бетонным блокам. Медицинская лампа на суставчатой ножке жжет его ярчайшим сиянием, и она может ощутить его соленую сухость, словно у рыбы, оставленной мучителями на пирсе.
Блистающие чешуйки потускнели и посерели, грация скользящего через воду существа оказалась уничтожена тяжелыми оковами, не дающими даже распрямить ног. Вместо тихого дыхания из груди доносится хрип, словно у очень старого человека с одышкой, а жабры надсадно трепещут, словно на каждой висит по гире, обнажая грубую красноту внутри.
Существо поворачивает голову – слюна течет у него изо рта – и смотрит на нее. Глаза, точно так же как и чешуя, подернуты тусклой пленкой, и хотя из-за этого сложно разобрать, какого они цвета, нет сомнений, что он пытается изобразить с помощью рук, не обращая внимания на сжимающие их цепи.
Два указательных пальца, направленных на дверь.
