Давно не работающий душ служит для уборщиков складом.
Зельда берет ту тележку, что обычно, Элиза тоже, и они наполняют их, берут с полок все, что им нужно. Затем их восьмиколесные тележки, плюс еще по восемь колес на каждое ведро со шваброй, громыхают по длинным белым коридорам «Оккама», словно медленный поезд в никуда.
Они должны быть профессионалами все время, ведь некоторое количество людей в белых халатах остается в лабораториях до двух или трех ночи.
Ученые «Оккама» – странный подвид мужчин, работа доводит их до полной отстраненности. Флеминг учит уборщиков немедленно покидать любую лабораторию, где находится один из белохалатников, и такое периодически случается.
Когда двое ученых в конечном итоге все же уходят, они недоверчиво косятся на собственные часы, хихикают по поводу того, какую головомойку устроит каждому из них жена, и вздыхают, что лучше бы и вправду отправились по теплым гнездышкам подружек, чем сидели здесь.
Они не замолкают, даже не понижают тона, проходя мимо Элизы и Зельды.
Точно так же как уборщики обучены видеть только грязь и мусор «Оккама», ничего более, ученые сосредоточены исключительно на проявлениях собственной гениальности. Много лет назад Элиза развлекала себя мечтами об интрижке на рабочем месте, о встрече с мужчиной, танцующим во тьме ее мечтаний.
Это были мысли глупой молодой девчонки.
Еще кое-что об уборщиках, горничных, любом обслуживающием персонале: когда ты один из них, ты скользишь меж остальных незамеченным, словно рыба под водой.
11
Стервятник больше не кружит над ними.
Стрикланд принудил одного из двух оставшихся indios bravos поймать его. Непонятно как, но индеец это сделал.
Стрикланд привязывает птицу к железному штырю на корме и ест свой обед из сушеной пираньи прямо у нее на глазах. В пиранье очень много костей, и он выплевывает их, но так, чтобы стервятник не дотянулся. Голова крылатой твари фиолетовая, клюв – алый, шея напоминает музыкальный инструмент. Она раскрывает крылья, но ничего не может сделать, только бессильно шаркает по палубе.
– Посмотрю, как ты теперь сдохнешь от голода, – говорит Стрикланд птице. – Поглядим, как тебе это понравится.
Он отправляется в джунгли снова, оставив Энрикеса присматривать за кораблем. Теперь все на его условиях. Никаких подарков, зато много оружия.
Стрикланд преследует туземцев так, словно генерал Хойт лично отдает приказы. Обучает своих людей знакам, которые используют военные, и они учатся очень быстро. Круг сжимается вокруг деревни с приятной синхронностью.
Стрикланд стреляет в первого же человека, которого он видит, vestigios падают в грязь, секреты прорываются через пузыри бормотания. Последнее место, где они видели Deus Brânquia, его обычные перемещения в этот сезон.
Переводчик говорит, туземцы верят, что Стрикланд – воплощение мифа гринго, corta cabeza
[25], тот, кто отрезает головы.
И он думает, что это ему подходит – не какой-то иностранный мародер вроде Писарро или Сото, а некто рожденный в джунглях. Его шкура белая как у пираньи. Волосы сальные будто у агути, зубы – клыки ямкоголовой гадюки, руки и ноги – анаконды.
Он такой же Джунглебог, как Deus Brânquia – Жабробог, и он даже не слышит приказы, когда отдает их, он не может слышать ничего, кроме пронзительных обезьяньих криков.
Но остальные слышат его хорошо. Они отрезают головы всем жителям деревни.
Он может чуять запах Deus Brânquia, тот пахнет как белый ил с речного дна. Подобно маракуйе, корке из морской соли.
Если бы только Стрикланду не нужно было спать.
Почему indios bravos никогда не устают?
Пользуясь тем, что светит луна, он выслеживает их и наблюдает за неким ритуалом. Соскребы с коры превращаются в шарики бледной пасты на листке пальмы. Один из индейцев встает на колени, поднимает веко, другой скручивает лист и выдавливает из трубочки в каждый глаз единственную каплю.
Стоящий на коленях лупит кулаками по грязи.
Стрикланда притягивает его страдание, он выходит на открытое место, сам встает на колени, задирает собственные веки. Стоящий индеец колеблется, он называет пасту buchite
[26], делает знаки предостережения.
Стрикланд не шевелится, и индеец подносит трубочку к его глазам, давит на нее. Шарик белого buchite заполняет весь мир. Боль неописуема, но он выдерживает. Садится. Жжение утихает, он утирает слезы и смотрит на безразличные лица проводников.
Теперь он видит их. Более того, он видит их насквозь.
Все, что творится в изогнутых каналах их морщин, в черных джунглях их волос. Солнце поднимается, и Стрикланд открывает Амазонку, полную глубины, света и цвета. Его тело содрогается и поет от напора жизни.
Его ноги – стволы пальмы, прошитые сухожилиями, толстыми, словно корни.
Стрикланд снимает одежду, она ему не нужна более, дождь отскакивает от его обнаженной кожи как от камня. Жабробог знает, что он не в силах остановить Джунглебога, и не важно, что последние ружья, бывшие на борту «Жозефины», летят в воду, и осадка ее уменьшается.
Deus Brânquia отступает в заболоченную протоку.
Судно получает пробоину, трюмная помпа забита, капитанская кабина полна воды, но даже теперь Энрикес отказывается уходить. Боливиец забирает нужные инструменты. Бразилец тащит на себе гарпунное ружье, акваланг и сеть, эквадорец выкатывает бочку ротенона, пестицида, который используется, чтобы травить рыбу.
Эта дрянь способна выдавить Жабробога на поверхность.
– Отлично, – говорит Стрикланд.
Он встает на носу, голый, руки вытянуты, мокрый с головы до ног, и зовет. Невозможно сказать, как долго это продолжается. Может быть, дни, а может, месяцы.
Deus Brânquia наконец поднимается на мелководье, кровавое солнце освещает череду древних гор за его спиной, древний глаз затмения восходит над землей, океан снимает с себя скальп, чтобы показать новый мир, ненасытный ледник, блевотину из морской воды, укус бактерии, кипение одноклеточной жизни, разделение видов, реки как сосуды, ведущие к сердцу, эрекцию горных пиков, качающиеся бедра подсолнуха, серую шерсть омертвения, нагноение на розовой плоти, пуповину, тянущуюся от нас к истоку нашего рода.
Это все вместе и много более того.
Indios bravos падают на колени, моля о прощении, режут собственные глотки с помощью мачете. Стрикланд дрожит, он видит дикую, необузданную красоту этой твари. Он мочится, кал стекает по его бедрам, рвота пятнает подбородок, библейские стихи, которые любил один из пасторов Лэйни, жужжат из забытого, пустого чистилища мозга.
