Олег спросил горько:
— Это все, что осталось от Семерых Тайных?
Россоха виновато развел руками, а Беркут с трудом расклеил
заплывший глаз, прошептал:
— От нас. Но не от твоей мечты.
А Боровик спросил:
— Теперь ты убьешь нас? Или сперва насладишься пытками?
Это был не вопрос, а утверждение. Олег покачал головой:
— Вряд ли.
— Почему? — удивился Беркут. — Это неразумно,
а ты сам всё время твердил, что надо поступать только разумно и правильно.
Олег сказал с тоской:
— Если бы я знал, как правильно!
Боровик смотрел непонимающе. Олег вспомнил его как
добросовестного и честного чародея, самолюбивого, но всегда скрупулезно
соблюдающего правила. Еще Боровик всегда отличался дивной работоспособностью,
умея трудиться по месяцу без сна и еды.
За спиной Боровика Россоха внезапно побледнел, глаза
расширились в ужасе, словно его посетило видение грядущих времен. Олег тряхнул
его за плечо, Россоха вздрогнул, глаза с непониманием обшаривали грозное лицо
человека из Леса.
— Найди замену Хакаме и Ковакко, — сказал Олег
настойчиво. — Семеро Тайных должны работать. Даже больше, чем работали.
Одного я уже присмотрел... Местный жрец. Окоем. Холоден, как ящерица, умеет
видеть далеко вперед и без магии. Свой дом ему не жаль, а вот о гелонах
печется. А теперь пусть все люди станут для него гелонами... Ах нет, помню еще
одного! Он давно в одиночку ищет Истину, как я о нем забыл... Имя его — Яфет.
Россоха наморщил лоб:
— Яфет... Яфет... Что-то имя знакомое. Олег грустно
усмехнулся:
— Ты слышал о нем, не сомневайся. Да, подыщи и еще
кого-нибудь. Седьмого. Россоха подпрыгнул.
— Седьмого? — переспросил он с великим
изумлением. — Седьмой — ты! Прости, я хотел сказать, ты — первый.
Беркут и Боровик смотрели с опасливым непониманием. Боровик
сделал движение отступить и затеряться в толпе, что уже высыпала со всех сторон
на площадь, Беркут остался.
— Я... — сказал Олег, горло перехватило, он
сглотнул и почти прошептал, — я... выхожу из Совета! Будем считать, что вы
сумели... Что победили! Изгнали. Теперь вся власть у вас, Семерых Тайных. А
я... я пойду искать... Искать власть над властью. Чтоб не силой, а чтобы люди
сами... Я недостоин править миром, ибо... я сам не знаю, где правда, а где нет.
Боровик проговорил с непониманием:
— Ты считаешь, что знаем... или узнаем мы?
— Мы не можем, — ответил Олег устало, —
ринуться скопом в темный лес на поиски! Кто-то должен сеять, кто-то пасти скот,
кто-то править, кто-то гасить большие войны... Криво, косо, но — делать. Потом
придумаем что-то лучше. Вы сейчас можете править и чувствовать свою нужность, я
— нет. Мне что-то мешает... Разгадка совсем близко, стоит только протянуть
руку, но руки заняты.
На площади раздался гвалт, разноголосый шум. От храма двое
деловитых волхвов, натужившись и наклонившись в противоположные стороны, несли
за ручки огромные металлические короба. Люди отпрыгивали, закрывались руками.
Не говоря ни слова, волхвы поставили короб на землю,
опрокинули. Олегу на миг почудилось, что хлынул поток сияющих рубинов, однако в
лицо пахнул сильнейший жар.
Следом за этими волхвами подбежали еще двое. Свой короб
опрокинули с разбегу. Пылающие угли пологой горкой высыпались на камни. Еще
один волхв с лопатой на длинной ручке начал разравнивать угли в ровный пылающий
ковёр.
Прибежали еще и еще с коробами. А потом уже не только
волхвы, но и простой народ с веселыми воплями таскал эти угли. Явился Окоем,
руководил, указывал, покрикивал.
Со стороны ворот на площадь вышел Скиф. С плеч ниспадал
короткий красный плащ, за ним тесной группой двигались военачальники. Олег
признал среди гелонов также Октараса, Панаста, еще двух полководцев агафирсов.
У всех были одинаковые лица людей, что уже ведут огромное победное войско на
тучные равнины южных стран.
Скиф сперва с недоумением окинул взглядом усыпанную горящими
углями середину площади, потом отыскал взглядом верховного жреца:
— Окоем, ты опять за свое!.. В такой день! Важнее дел
нет?
Окоем ответил с глубоким поклоном:
— Народу нужен праздник. А если с праздником победы
соединить испытание на верность твоей невесты, то не будет ли это праздник
вдвойне?
— Мне не нужны доказательства! — рыкнул
Скиф. — Особенно теперь! Мы победили.
— Нужны, — возразил Окоем. — Не криви душой,
ты хотел бы их получить... И если Ляна пройдет по этим углям, она станет
любимицей всего народа Гелонии!.. Возможно, даже не Гелонии, как и не
Агафирсии, а... ладно, это потом. Решайся, Скиф! Говори. Говори же! Ты —
верховный правитель этих земель.
Скиф набычился, несколько мгновений колебался. Олегу
почудилось, что сейчас Скиф откажется, но Скиф, уже не просто Скиф, а правитель
Гелонии и Агафирсии, процедил тяжело:
— Хорошо. Но это твоя работа. Давай... распоряжайся.
Жрец поклонился очень низко, пряча торжество в глубине глаз.
А распрямился со словами:
— Сограждане Гелонии!.. Наша славная победа совпала и с
другим радостным событием. В наш град прибыла благородная и непорочная Ляна, невеста
героя Скифа, брата Гелона. И вот сейчас, дабы опровергнуть слухи о ее якобы
недостойном поведении, когда она жила одна в далеком граде распутного Зандарна,
она пройдет босой по этим углям!.. Ее чистота и невинность будут ей лучшей
защитой. И мы все убедимся, что слова Зандарна, что он якобы ночами ходил к
Ляне и спал с нею, а затем они развлекались вместе с его придворными, —
ложь!
Народ радостно завопил. В воздух полетели колпаки, рукавицы.
Олег видел, как Ляна, что проталкивалась к Скифу, растерянно остановилась. Ее
большие чистые глаза широко распахнулись в недоумении.
Перед ней расступились, Скиф раскинул руки для объятия. Ляна
подошла очень осторожно, прильнула на краткий миг, отстранилась, это выглядело
очень целомудренно, народ в восторге заревел еще громче.
Ляна спросила пораженно:
— Что это, милый? Скиф сказал торопливо:
— Жрец уверяет, что это нужно для энтузиазма. Для
праздника. Он поклялся, что с тобой ничего не случится!.. Я сказал ему, что
если ты обожжешь хотя бы пальчик...
— Скиф!
— ...то я срублю ему голову, — договорил Скиф еще
торопливее. — Но сперва с живого сдеру кожу, спину натру солью, а потом
посажу на кол прямо на городской площади!
— Скиф, — повторила она пораженно, — ты... но
зачем? Ты что, мне не веришь?
Он сказал так же торопливо, побагровел, глаза все время
опускал, не в силах смотреть в ее ясные непонимающие глаза:
