— Ляна, дело не во мне!.. Я конечно же верю. Но я
теперь правитель большой страны. И должен поступать как правитель. Народу нужны
доказательства, что ты — невинна. Тогда народ лучше работает и защищает эти
земли. А развратным правителям он служит только по принуждению. Она ахнула:
— Развратным? Скиф, как ты можешь... Да если бы ты
знал, как я ждала этого дня, этого часа!.. Я не то что не смотрела на других мужчин,
у меня даже мысли такой... не... не мелькнуло!.. Я только о тебе думала, только
тебя видела, только тебя ждала!.. Что чужие руки не касались моего тела — это
пустяк, я даже в мыслях чиста, только твоя!..
Он взглянул поверх ее головы, растянул губы в принужденной
улыбке:
— Да-да... Но народ ждет. Не будем лишать его зрелища.
Она неверяще смотрела на его сильные руки, что всегда
хватали ее в объятия и прижимали к груди, а сейчас отодвигают, не дают снова
прижаться.
— Скиф, — прошептала она потрясение, — но...
мо-жет быть, и ты... мне не веришь?
Он мотнул головой, что, мол, какая дурь, конечно же он ей
верит во всем, но что-то в его глазах потрясло ее так, что она побледнела,
закусила губу.
Вся середина площади была усыпана толстым слоем горящих
углей. Олег насторожился, угли показались странными. Присмотрелся, сердце
тревожно екнуло. Среди горящих углей множество комков расплавленного металла. А
вот это уже серьезно, ни один из ходящих по углям не пройдет по раскаленному
металлу Даже если наступит на каплю, та сразу приклеится к подошве, выжжет, а
здесь не капли металла, всюду эти раскалённые комья... С какой бы стороны Ляна
ни пошла, ей идти через россыпь углей два десятка шагов.
Он стряхнул оцепенение, сердце стонало от боли, перед
глазами все еще бледное лицо сына.
— Ляна!
Она не услышала, он начал проталкиваться в ее сторону. Грудь
сжало внезапным предчувствием большой беды.
— Ляна!
Все видели, как она бестрепетно ступила босыми ступнями на
горячие угли. В народе ахнули, люди в передних рядах приседали, глаза не
отрывались от шипящих трескающихся раскаленных углей. Под ее весом они лишь
слегка проседали да разгорались ярче, становясь похожими на крупные рубины,
слышался легкий хруст.
Олег запнулся, уже поздно, а боль за сына странно
переплеталась с новой болью, что эта чистая душа сейчас сгорит, Скиф допустил
серьезную ошибку, что-то здесь не так, только с виду все верно...
— Скиф, — сказал он горько. — Ты... глух и
безжалостен.
Скиф, не отрывая глаз от Ляны, раздраженно отпихнулся:
— Не мешай!
— Да, — прошептал Олег, — ты пойдешь
далеко... правитель.
Ляна шла легко, красиво, грациозно, легкая, как воздушное
облачко. Багровые угли при ее приближении начинали светиться ярче, а когда
босые ступни касались их, вспыхивали, как маленькие солнца. Но и потом горели
ярко и празднично, гордые и счастливые, что ее нога коснулась именно их.
Скиф уже видел по восторженным лицам, что народ смотрит на
Ляну как на молодую богиню, что станет символом их новой страны, еще более
красивой и могучей. К ней можно протягивать детей и выпрашивать
благословение...
Под ее ступнями угли вспыхивали оранжевым огнем,
выстреливали острыми жалящими язычками огня. В толпе вскрикивали от жалости и
боли, словно это их пекло, сжигало огнем, в котором горит и плавится железо.
Ляна двигалась легко, подол ее короткого платья приподнимало
восходящим жаром, и она придерживала его движением, исполненным божественного и
целомудренного испуга.
Она дошла до середины площади, на миг даже остановилась,
словно колебалась, куда идти, но тряхнула головой, вскинула голову и,
улыбнувшись небу, пошла так же легко и без усилий дальше.
Когда она была уже в двух шагах от края. Скиф обогнул
раскаленный круг и ждал на той стороне, распахнув руки. Едва Ляна сделала
последний шаг и ступила с раскаленных углей на камни, вся толпа взревела как
один человек. Крик был настолько могучим, ликующим, что в подземных норах
проснулись и заворочались звери, а в дальнем лесу с деревьев слетели испуганные
птицы.
Скиф вскричал могучим, как рев урагана, голосом:
— Ну, усомнится ли кто, что моя невеста чиста и
невинна?
Он поймал взглядом Окоема, тот поклонился, но смолчал. Можно
не смотреть на ступни Ляны, и так вид-но, что ее белоснежной кожи не коснулась
даже копоть.
Скиф раскинул руки, Ляна отступила на шажок. Лицо ее
светилось дивным внутренним светом, она прямо взглянула ему в глаза:
— У меня есть одно желание...
Он вскрикнул горячо:
— Я выполню любое твое желание!
Народ ликующими воплями поддержал слова своего правителя.
Теперь уже признанного правителем и душой, и сердцами. На Ляну смотрели с
обожанием.
Так же прямо ему в глаза, она покачала головой:
— Нет, меня всегда защищала и берегла Рожденная на
Острове. Думаю, она услышит меня снова.
Скиф ощутил укол в сердце, но жар и страсть мутили разум,
никогда Ляна не была такой чистой и прекрасной, все жители смотрят на нее как
на богиню уже протягивают ей младенцев.
— Говори же! — выкрикнул он с нетерпением. —
И да воссоединимся вновь, дабы не расставаться вовек...
Ее прекрасное бледное лицо было полно решительности, взгляд
горд, а на щеках расцвели алые маки.
— Рожденная на Острове, — выкрикнула она чистым
звенящим голосом, — к тебе обращаюсь! Если я чиста и невинна, да
разверзнется подо мной земля, да не прикоснутся ко мне руки того, кто усомнился
во мне!
Под ногами дрогнуло, заворчало. Раздался короткий треск,
словно разломили толстый ствол сухого дерева. Рядом с Ляной раздвинулась земля.
Из трещины пахнуло жаром, на миг приподняв подол ее легкого платья. Слышался
далекий грозный гул и грохот, словно подземные великаны били исполинскими
молотами. Трещина раздвинулась шире. Ляна вскинула руки над головой, сделала
шаг...
Скиф страшно вскрикнул, его сильное тело взвилось в длинном
прыжке. Лёгкая фигурка Ляны исчезла в расщелине, донесся её жалобный, рвущий
душу крик. Края разом сдвинулись, ударившись с такой силой, что выбросили
наверх мелкие камешки. Сверху рухнул Скиф, раскинув руки...
Окоем спрятал грустную улыбку и незаметно отступил в толпу.
Олег стиснул зубы, ушел молча. Горечь разрасталась, затопила
уже всего, разъедает сердце и мозг. Стены пошатывались, когда он поднимался в
свою комнатку, а на пороге споткнулся так, что едва удержался на ногах.
— Время... время... Пора!
Голос был тоньше комариного, но Олег услышал, вскинул
голову. В окно виден далекий край земли, багровый шар опускается медленно, но
еще никому не удавалось остановить это страшное погружение. Вот уже только
половина выглядывает из-за края...
