Обязан, ответил он своим думам раздраженно, но каждый под
своей башней понимает разное. Кто-то вообще строит громадную тюрьму, а искренне
уверен, что возводит Башню. И никто не подскажет, как правильно, а все эти
басни про знания древних мудрецов, где есть готовые решения, просто злят. Нет
этих решений. Все придется искать на ощупь самому под вой и насмешки трусов,
мол, ничего у тебя не выйдет!
Конь едва не терся боком, царапая его ногу, о каменную
стену. Прижимается, прячется от солнца. Солнечные лучи уже накалили землю, а
здесь прохлада вдвойне: от остывшего за ночь камня веет глубинным холодом.
И все равно раздражало, что каменная гряда все еще упорно
перегораживает путь в ту сторону. И хотя ему самому ближе и выгоднее ехать
вдоль этой стены, но... что за животное — этот человек, все ему не так, все ему
мешает, все надо переделать, приспособить, покорить, смести преграды...
Воздух неподвижен, как отстоявшееся молоко. Теплое молоко.
Однако по лицу словно пахнуло ветерком. Ладонь сама скользнула к рукояти
топора. Ощущение такое, что за ним кто-то наблюдает. Наблюдает прямо из
камня...
Он осторожно посмотрел по сторонам, бросил взгляд наверх. В
самом деле, нигде никого, а ощущение сразу слабеет. Но из камня?.. Кто? Как?
Сердце забилось учащенно. В который раз он торопливо начал
плести заклятие. Простое, надежное. Последние дни у него появилось странное
ощущение, что магия покинула не только его одного, но и вообще ушла из мира. Но
если кто-то смотрит из камня... Да, внутри камня, прямо вот там, за стеной,
кто-то есть! Живой, незримо наблюдает за ним, посмеивается.
Он еще не сказал последнего слова в заклятии, но уже видел,
что это просто набор слов, что не зацепили незримую тетиву магической мощи.
Магия... его покинула. Но только ли его? Да, последние несколько лет он вообще
не прибегал к чародейству. Даже к простому колдовству не прибегал, хотя куда
проще бы творить даже еду просто из воздуха или перетаскивать на свой стол с
пиршественных столов могущественных владык, чем самому выкапывать корни в лесу
или покупать мясо на рынке. Но как узнаешь жизнь простого человека, как прочувствуешь
его заботы и нужды, если не будешь жить его жизнью?
И все же с последним словом заклятия он взмахнул рукой,
напрягся, изготовившись к грохоту лопающегося камня. Вот здесь должна пройти
черная трещина, раздвинуться, затем обе половинки каменной гряды отойдут одна
от другой достаточно, чтобы он проехал со всеми конями...
Земля словно бы чуть дрогнула, или ему просто почудилось,
ждал ведь, но с каменной стены не скатилось даже камешка.
— Что за... — сказал он вслух. — Неужто это
навсегда?
Уже медленнее повторил, собрал волю в комок, швырнул ее в
стену, как раньше швырял умятый до твердости камня снежок. На этот раз не
качнулась даже земля, в прошлый раз просто почудилось. Но из глубины
неподвижного камня словно бы донесся смешок.
Смертельный холод охватил его с головы до ног. Оглянулся в
страхе, внезапно ощутив себя беззащитным, словно ребенок в темном лесу, полном
больших и злобных зверей. Сорвался, трус. Ведь обещал же себе забыть о магии!
Впереди слышались голоса, шум, пыхтение. Голоса мужские,
грубые, в них чувствуется злость и ожесточение. Он не расслышал слов, а ноги
уже сами толкнули коня вперед, словно принадлежали не мудрому осторожному
волхву, а дурному Таргитаю.
Трое мужиков, грязных и в лохмотьях, толкаясь и мешая друг
другу, пытались кого-то вытащить из расщелины. Олег увидел только худые спины,
один обнажен до пояса, позвонки натягивают кожу острые, как гребень большой
рыбы. Олег крикнул:
— Эй-эй!.. Чем-то могу помочь?
На него испуганно оглянулись все трое. Ближайший к нему
быстро заглянул за спину рыжеволосого незнакомца, там всего лишь кони с пустыми
седлами, ответил неприязненное
— Ты один?.. Ну и топай своей дорогой.
— Грубо, — укорил Олег. — Нехорошие вы люди.
Почему?
— Я те дам «почему», — огрызнулся мужик.
Двое других, потеряв к Олегу интерес, повернулись к
расщелине. Олег успел увидеть что-то белое, не то пла-тье, не то занавес.
— Дайте и мне поучаствовать, — сказал Олег. —
Я всегда и во всем участвую. Даже когда не просят. Особенно когда не просят.
Он пустил коня ближе, мужик попытался ухватить его за ногу и
сдернуть с седла. Олег пнул его в середину груди. Тот без звука отлетел к стене
и рухнул. Двое других поспешно обернулись.
Олег со скорбью ощутил, что у него даже сердце не
колыхнулось, не забилось чаще, очерствевшее от такой недоброй жизни.
— Не делайте зла, — сказал он печально. Поднял
кулак, осмотрел, тяжелый, как валун, ни одной царапины. — И вам тоже не
сделают зла... может быть.
Мужики посмотрели на Олега, смерили взглядами его рост,
ширину плеч, оценили его спокойствие, затем уже без слов подняли своего друга,
у того голова падала на грудь, и потащили его прочь.
Олег даже не оглянулся в их сторону. Спрыгнул на землю
подошел к расщелине. Глаза еще не привыкли к быстрому переходу от яркого солнца
к темноте щели, но увидел все же, что в глубине щели скорчился старик.
Ощутил разочарование, почему-то чудилось, что там женщина,
обязательно молодая и красивая, с радостным воплем бросится ему на шею,
спаситель, да все, что угодно, только скажи, или даже нет, не говори — сама все
угадаю и выполню все твои желания...
Сгорбленный старик, как Олег и определил, весь в белых
волосах, только на макушке розовая плешь. Белая борода до пояса, смотрит на
него молча и тоже без особой приязни. Правой рукой он с трудом опирался на
толстую суковатую клюку, ноги передвигал тяжело, Олег услышал хриплое
затрудненное дыхание. Торопливо сделал шаг вперед, подхватил, вывел на солнце к
удобному обломку скалы, усадил.
— Отдохни, отец, — сказал он почтительно, — я
разожгу костер. Тебе нужно тепло. Тебя эти разбойники не ушибли?
Он знал по родной деревне, что глубокие старики часто
мерзнут, кровь уже не греет, потому бегом собрал сухих веток, разжег огонь
прямо перед стариком, а сам еще побегал, набирая хвороста в запас.
Старик кряхтел, хватался то за бока, то, морщась, тер
запястья. Похоже, разбойники сперва его хватали за руки, что-то требовали,
куда-то пробовали тащить.
Олег чувствовал, что слишком суетится перед незнакомцем:
почтительность к старости почтительностью, но это гадкое чувство беззащитности,
когда вернулся страх, когда снова попытался прятаться за щит всесильной магии,
когда снова ощутил себя таким же открытым для стрел и мечей... как все!
Внезапно эта мысль, что он «как все», одновремен-но и
успокоила странным образом. Из этих всех многие ухитряются доживать до глубокой
старости, если не высовываются.
— До чего мир дошел, — сказал он, — даже в
горах разбойники...
