— Я добрый, — ответил Олег. — Кони устали.
— Ах, кони...
Однако Скиф, хоть и устрашенный, сразу же лег, завернулся в
легкое одеяло и затих. Олег долго сидел, смотрел в огонь. Скиф не спит,
чувствуется, но молчит, не выдает, что его гнетет больше, чем эта башня колдуна
вблизи.
Пламя постепенно редело, пригибалось, втягивалось в багровые
уголья. Если присмотреться, можно разглядеть скачущих огненных всадников,
дивных зверей, красных птиц, рушащиеся кровли домов... Там тоже войны, тоже
кровь, тоже кто-то сушит мозги, как сделать все правильно...
Иногда он поднимал голову, посматривал на залитую лунным
светом башню. Они расположились так близко, что колдун может рассмотреть их
даже сейчас, в ночи. Тем более освещенных пламенем. По коже пробежал холодок
страха. На всякий случай снова торопливо напомнил себе, что, если бы колдун
мог, уже стер бы их с лица земли, как муравьев. Мир меняется... Мир меняется! И
надо успевать меняться с ним вместе. Хотя бы.
Он на какое-то время все же заснул. Заснул сидя, все-го на
пару минут, как показалось. Вздрогнул, по спине прошел холодок. Обернулся... на
месте Скифа лишь примятая трава. И, судя по хрусту веток, там бесчинствует
только один конь.
— Черт, — вырвалось злое. — Что ж тебя за
муха укусила среди ночи!..
Конь попятился, глаза дикие, что за дурь ехать ночью, Олег
принес седло, возвращаться уже не придется, торопливо затянул ремни. Конь
качнулся под его весом. Олег дернул за повод, пригнулся, ветви медленно поплыли
над головой, а потом замелькали чаще и чаще.
Они вырвались на простор. Ноздри поймали слабый запах
конской кожи, прекрасно, теперь догонит, Скиф уходит по прямой...
Земля гремела под копытами, очень не скоро он уловил впереди
такой же конский топот. Потом ветер донес запах, их различать долго и упорно
учил Мрак, а чуть погодя заметил далеко на фоне звездного неба скачущего
всадника.
— Наддай, мой двужильник, — сказал он коню
ласково. — Как только догонишь, тут же снова отпущу. Хоть всю траву на
свете сожри...
Конь всхрапнул, уши его нашорошились, как у волка. Стук
копыт слился в единую мелкую дробь. Скачущий впереди всадник приближался
быстро, стало видно, как ветер треплет черные волосы, под светом звезд почти
блестящие, будто посыпанные чешуйками слюды.
Скиф оглянулся, лицо все еще было перекошено безумием. Конь
под ним хрипел, с удил срывались клочья желтой пены. Бока блестели, с них
летели крупные капли.
Олег поравнялся, мощной рукой ухватил за узду. Его умный
конь сразу начал замедлять бег, что-то сказал на своем лошажьем языке, и конь
Скифа послушно пошел с ним вровень.
Скиф молчал, Олег подвел коней к кучке деревьев. На этот раз
ручей не отыскался, но сразу наткнулись на сухие ветки. Вскоре вспыхнул жаркий
костер, а за кругом света ночь стала еще темнее и негостеприимнее.
Красные, как зарево пожара, блики играли на суровом лице
Скифа. Он похудел за короткую скачку, черты лица стали строже, на лбу появилась
первая морщина.
Еще в уголках губ вздулись и застыли горькие складки, с виду
твердые, как камешки.
— Ложись, — посоветовал Олег. — Не всегда
утро вечера дряннее. Не всегда.
Глава 13
Утром Скиф поднялся застывший, хмурый, от Олега прятал
глаза. Олег затоптал костер, молча оседлали коней. Олег молчал. Скиф вскочил в
седло, подождал, пока Олег затянет последние ремни под конским брюхом.
Поехали так же молча, конские морды вровень. Скиф смотрел
только перед собой. Олег чувствовал, что это временное ночное безумие... так
его лучше называть, лучше забыть. И никогда не напоминать Скифу о его слабости,
о его... нежелании встречаться с Гелоном.
Они бодро неслись на отдохнувших конях по мокрой от росы
траве. Дорога с перевала круто пошла вниз, ущелье расширилось, далеко впереди и
внизу показалась зелёная долина. Олег смотрел вперед, лицо озабоченное, а Скиф,
который быстро переходил от дикой ярости к наивному восторгу, зачарованно
рассматривал последнюю гору, что проплывала от них в сторонке.
Оба отчётливо видели вырезанные из камня дома. Некоторые
выступают из горы наполовину, вон красивый каменный узор над входом, широкие
окна, а другие едва-едва отделены от соседей вертикальными бороздами, глубокими
щелями. Все дома начинаются от самого низа и поднимаются уступами до самой
вершины. Гора вся испещрена темными входами, как обрывистый и глинистый берег
реки бывает изверчен норами речных ласточек, но здесь все красиво и
торжественно, словно гору заселяет одна гигантская семья...
Спускались до обеда, а к полудню горы остались за спиной.
Широкая дорога тянулась вдоль стены, осторожные селяне предпочитают объезжать
опасный перевал по широкой дуге, а еще одна дорога вела прямо на восток.
Через полчаса они заметили приземистый дом, дымок над
трубой, высокий забор. Постоялый двор, как и положено постоялому двору, на
перекрестке дорог. Ворота распахнуты, у коновязи пятеро коней мерно встряхивают
головами, вылавливая в складках подвешенных к мордам мешков остатки овса или
ячменя. Судя по количеству овса, все пятеро всадников приехали вместе. Кони
оседланы, так что гости не задержатся...
В стороне от крыльца двое устроились на огромном бревне
играть в кости. Скиф услышал брань, стук костей, довольное ржание. Из корчмы
вышли двое, огромные, с отвисающими брюхами, потные. Там же на крыльце затеяли
свару, их спихнул третий, ему-де загородили дорогу. Третий был настоящим
чудовищем, поперек себя шире, и двое толстобрюхих безропотно ждали, когда тот
пройдет, расставив толстые, как бревна, руки.
У колодца на колоде сидел крупный воин в кожаных латах,
обеими ладонями держался за голову, будто удерживал вылезающие мозги. Его
перекосило, когда услышал стук копыт, на Скифа взглянули налитые кровью и
злостью глаза.
— Эй, ты, — сказал воин. — А ну, слазь с
коня!
— Ты не ошибся? — спросил Скиф холодно.
— Ах ты, щенок...
Скиф спрыгнул с коня, молча двинул грубияна рукоятью топора
в лоб. Тот перекувыркнулся через колоду раскинутые руки от удара о землю
взметнули пыль. Лицо гуляки стало умиротворенное, даже довольное.
Олег слез, набросил повод на крюк коновязи. Широкий двор
кипит жизнью: от колодца непрерывно таскают воду, от лачуги кузнеца несется
бодрый перестук молотков, а с другого конца вкусно пахнет свежим хлебом. У
колодца возле колоды лежит огромная толстая свинья, розовая, удивительно
чистая, с нежной просвечивающей кожей.
Скиф посмотрел на нее, облизнулся:
— Ее здесь, наверное, нарочно положили...
— Думаешь?
— Уверен! Ее издалека видно. Кто хочет мимо проехать,
не сможет.
В самой корчме привычный жаркий воздух, запах мужских тел,
жареного мяса, гречневой каши и кислого вина, узкие длинные столы с
завсегдатаями, их можно отличить сразу, и случайными проезжающими.
