Ковакко и Россоха слушали вежливо, а Беркут, что развалился,
как ленивый кот на лежанке, буркнул:
— Что предпринять, что предпринять... Учиться сапоги
шить! Кто способен учиться, конечно. Остальным — огороды копать.
Ковакко поморщился. Беркут говорит слишком громко, словно
простолюдин перекрикивается с заблудившейся овцой, сказал тихо:
— Магическая мощь уходит из мира. Неизвестно, сколько
это будет продолжаться... Может иссякнуть вся, но могут остаться какие-то
капли.
Беркут буркнул:
— Что капли? Мы привыкли к рекам. С волшебниками
покончено. Останутся какие-нибудь мелкие деревенские колдуны...
Привороты-отвороты, порча скота... На это и капели хватит.
— А мы?
— А мы исчезнем, — ответил Беркут с
раздражением. — Превратимся в сапожников или огородников. Ты не пробовал
вкус репы, выращенной своими руками?
— Не повезло, — ответил Ковакко саркастически.
— Мне тоже. Но скоро нам повезет! Еще как повезет.
Хакама похлопала ладошкой по столу. Чародеи умолкли, повернули головы.
— У нас остались знания, — напомнила она. —
Мы почти двадцать лет были властелинами мира! Нам ли вот так взять и
отступить?.. Мы знаем все тайны, мы знаем секреты всех властелинов и
правителей, все тайные ходы-выходы из дворцов, знаем, сколько у кого в казне.
Умный человек этими знаниями может воспользоваться так, как будто и не терял
магической мощи!.. Подумайте над этим. Мы не только можем, но и должны оставаться
Семерыми Тайными, что властвуют над миром. А мои подвалы с золотым песком?
Она впилась в их лица, стараясь заметить, кто как среагирует
на ее нарочитую замену «правят» на «властвуют». Создатель Совета Семерых, Олег
Богоборец, настаивал и утвердил формулу, что они правят народами кротко и
мудро, пресекая в корне войны, помогая с дождем во время засух, насаждая в мире
миролюбие и хорошие нравы. Сами же должны довольствоваться лишь тайной властью,
никогда не выказывая ее явно, не создавая себе громадных дворцов, выставленных
напоказ... Но что за удовольствие от власти, если она не сможет ее
демонстрировать покорным и устрашенным толпам?
На их лицах не заметила неудовольствия. Наоборот, она
сказала более привычное для них, привыкших именно властвовать. Властвовать в
течение очень многих лет, а то и столетий, а двадцать лет нового правления для
них — единый миг.
Беркут с удовольствием потянулся, суставы захрустели. Острые
глаза смотрели из-под нависших бровей пристально, с затаенной насмешкой.
— Ты права, Хакама, — сказал он. — Условия
изменились, но не изменились мы. Совет Семерых должен существовать! Я уверен,
будь Богоборец здесь, он бы одобрил наше решение.
По залу прокатился шорох голосов. Хакама натянуто
улыбнулась, попыталась пробиться мыслью сквозь защиту Беркута, но ударилась о
стену. Ей почудился злорадный смешок.
Глава 22
Беркут смотрел с затаенной насмешкой. Она не могла понять,
насколько он был искренним, когда поддержал Богоборца при создании Совета. То
ли всерьез, что маловероятно, это с его-то мощью и нежеланием с кем-либо
считаться, то ли особая хитрость, рассчитанная на много ходов вперед
ситуация... Если это так, его можно осторожно привлекать в союзники, а не
просто в исполнители.
— Одобрил бы, — ответила она с натянутой
улыбкой. — Все, что на благо, он бы одобрил. Ковакко спросил с интересом:
Кстати, а что с ним? Где он? Я не видел его уже несколько
лет.
И я, — ответил Короед.
— И я хотел бы увидеть, — добавил Россоха. —
В трудное время он должен быть здесь, не находите ли?
Хакама встрепенулась. Россоха сказал нужные слова, которые
она готовилась сказать сама, но это сразу бы выставило ее противником Главы
Совета Семерых Тайных.
— Великий мастер Россоха прав, — сказала она
громко, и все умолкли, повернулись к ней. — Вот Россоха полагает, что основатель
Совета Семерых Тайных Властелинов Мира в этот трудный час испытаний должен быть
здесь, с нами. Я не знаю, где он: в хранилище знаний, в старинной библиотеке
или в заведении с продажными девками. Все может быть, мы, могучие маги, так же
поддаемся унынию, разочарованию, как и простые люди. И так же иной раз
опускаемся на дно. Повторяю, я не знаю, где Богоборец! Может быть, он в
библиотеке. Но нам все равно: в библиотеке он или в корчме! В этот трудный час
он не с нами. И потому будем решать без него.
Короед спросил несколько растерянно:
— Шестеро голосов? Но это же значит, что нарушается...
нарушается сама структура!
Беркут сказал с двусмысленной улыбкой:
— А какая разница — шесть или семь? Правда, при семи
голосовать проще. Ладно, потом можно принять еще одного.
Боровик сказал, загораясь:
— А вообще, можно расширить Совет и до девяти! Хакама
помнила, что у него два сына, довольно сильные, хоть и туповатые маги, но
сказать ничего не успела, вмешался Короед:
— Если уж и менять, то только в другую сторону. Если
кто из нас когда-либо умрет или погибнет, то предлагаю сохранять Совет в
прежнем составе. Новичков не брать!
Тоже понятно, подумала Хакама. Этот самый молодой, если не
считать самого Богоборца. Здоровье отменное надеется пережить всех и остаться
единственным правителем мира. Какие все простые, ее муравьи намного сложнее и
непредсказуемее,
— Мы сохраняем Совет, — сказала она
властно, — но мы не можем забыть, как он создавался! Вы помните?
Только Россоха не изменился в лице, взор его оставался ясен.
Беркут побагровел, Ковакко раздраженно заёрзал, не хотел вспоминать свой позор.
Боровик и Короед опустили взгляды.
— Зачем вспоминать, — сказал, наконец, Беркут
досадливо. — Мы приняли этот Совет. Нам понравилось, разве не так? Власть
наша усилилась...
Хакама возразила:
— Усилилась? Всего лишь ее границы стали шире. Но я не
властна теперь над своими подданными так, как было раньше. А это, думаю,
задевает не только меня.
По лицам было видно, что задевает всех. Беркут все же сказал
прямо:
— Но расширение власти дало нам больше. Не знаю, что
лучше: абсолютная власть над одним крохотным племенем или же ограниченная
власть над всем миром? Мне больше нравится направлять пути целых народов, чем
сажать на колья непокорных в одной-единственной долине.
Хакама сказала с усмешкой:
— А почему: или — или? Беркут насупился:
— Не понял?
— Повторяю, почему надо выбирать? Почему мы не можем
точно так же править всем белым светом, как раньше правили своими малыми
землями?
Беркут смотрел пристально. Снова ей почудилось, что он знает
больше, чем говорит. Нечто держит за спиной.
