Когда Скиф оглянулся во второй раз, ближайшие кусты уже
словно ножом срезало, из земли торчат белые расщепленные прутья, а конь как ни
в чем не бывало сжирает соседний кустарник. Жрет как траву, в то время как его
конь, а у него хороший конь, деликатно срывает только самые сочные верхушки
трав.
— Что у тебя за зверь? — пробормотал он. — Не
понимаю.
— Конь? — переспросил Олег рассеянно. — Да
так... Просто конь.
— Ничего себе просто! У меня не такой.
— Мы все не такие, — ответил Олег. — Мы все
разные... Эх, как найти это счастье для всех! Одинаковое.
Он зачем-то перекладывал щепочки, сухие палочки, мелкие
камешки. Скиф решил, что странный друг занимается колдовством, насторожился,
колдунов никто не любит, но Олег, оказывается, просто строил преграды для
ползущего червяка. Тот старательно выгибал спинку, полз, потом натыкался
головой на препятствие и, если прутик оказывался мал, переползал, а если прутик
оказывался выше, чем хотелось червяку, он разворачивался и полз в другую
сторону, хотя с легкостью мог бы переползти и этот, ведь такие же точно
червячки взбираются даже по дереву на самые вершины.
Скиф смотрел-смотрел, начал фыркать, тоже мне забава для
взрослого сильного мужчины. Да еще для такого, который в состоянии поднять
дубовую лавку и швырнуть через всю корчму! Не утерпел, поинтересовался:
— Что ты делаешь?
— Наблюдаю, — ответил Олег.
Он даже не повернул головы, пальцы на ощупь подо-брали
прутик потолще.
— За червяком?
—Да.
— А люди разве не интереснее?
— Есть общая основа, — ответил Олег кротко. —
Мы все из одного и того же мяса. Да, все! Будь это жалкие червячки, гордые
орлы, холодные рыбы или отважные и мудрые тцары. На всех нас одинаково
действует солнце, дождь, холод... Всех нас одинаково тянет к женщинам, всеми
нами владеют одинаковые страсти, все мы в дождь хотим спать, а весной нас всех
одолевает бешеная страсть к размножению. На нас всех действует солнце на ясном
небе и за тучами, нас подталкивают к неким движениям луна и звезды, нами
руководит как затишье перед бурей, так и само послебурье... По червяку я могу
предсказать и тебя.
Скиф отшатнулся. Олег раздвинул прутики, освобожденный
червяк пополз в сторону деревьев, так и не поняв, что за высшая сила то мешала
ему достичь цели, возможно — Высшей Цели, а потом вдруг вняла его молитвам или
обетам и разом сняла все преграды.
— Это было оскорбление? — спросил Скиф с вызовом.
Олег поднял голову. Глаза такие удивленные, что Скифу стало стыдно. Однако
волхв задумался, на лбу морщинки, сказал с некоторым удивлением:
— Оскорбление... Какое обыденное слово! И как часто
люди прибегают к этим... оскорблениям. Странно, я за всю жизнь так никого и
не... Не понимаю. Почему бы это?
Он умолк, на лбу морщины стали глубже. Скифу стало настолько
не по себе, что снизу вдруг остро начали колоть сучья, от земли потянуло
могильным холодом. Олег поднялся, нарубил веток, бросил у костра.
— Поспи. Сейчас ночи короткие.
Но сам остался сидеть у костра. Перед глазами все еще
пресмыкалось жалкое тельце червячка. Неужели верно, как говорят старики, что
если знать, когда и в какой час ты родился, то судьбу твою можно рассказать
наперед?
Глава 3
Сквозь сон он услышал тревожное конское ржание. Мгновенно
вскочил, топор в одной руке, вторая на ощупь искала несуществующий щит, сна уже
ни в одном глазу, сердце колотится, нагнетая кровь в мускулы.
Рассвет осветлил восточную часть неба, но темная земля такая
же черная, какой была ночь. Олег приподнялся на локте, задумчиво смотрел в
подернутые серым пеплом багровые угли. Скиф спросил зло:
— Чего твое животное ржет?
— Сюда едут, — сообщил Олег.
— Откуда знаешь?
— Сам послушай.
Зевая, он вытащил из-под головы походный мешок. Глаза Скифа
округлились, когда красноголовый вытащил могучий лук, толстый, составной,
блестящий от частого употребления.
Так же неспешно Олег выудил два темных мотка, брезгливо
потыкал в них пальцем, один забросил обратно, второй размотал, накинул петельку
на рог, упер лук рогом в землю... так сперва показалось Скифу, но потом
обнаружил, что упер в камень, и не зря, как оказалось. Лицо Олега покраснело,
под волчовкой вздулись бугры, словно проступили каменные валуны.
Накинув петлю и на второй рог, он щелкнул пальцем по туго
натянутой тетиве, прислушался.
— Гм, — сказал он разочарованно, — струна как
стру-на! Не понимаю...
— Чего?
— Да как эти певцы различают?.. Я только и слышу, что
одна громче, другая — тише...
Не торопясь он высыпал из тулы стрелы. Скиф впервые видел
такие длинные и толстые, больше похожие на короткие дротики. И только сейчас
уловил быстро приближающийся стук копыт. В их сторону, судя по грохоту, несется
не меньше десятка человек.
Скиф торопливо поймал коня, понял, что оседлать не успеет,
беспомощно оглянулся на Олега:
— Может, в лес?
— Зачем?
— Всадникам там труднее.
— Да какой это лес, — ответил Олег
брезгливо. — Насквозь все видно.
Из утреннего тумана вынырнули скачущие всадники. Конские
тела блестели от пота, но еще ярче блестел меч в руке у каждого. Скиф посмотрел
на их лица, и сердце дрогнуло. Олег посуровел, в зеленых глазах вспыхнула
мрачная угроза, а пальцы нащупали стрелы. Похоже, успел подумать Скиф,
красноголовому волхву тоже ясно, что этим не нужны ни рабы, ни пленники. Хотя
такой мог понять как-то и по стуку копыт. Говорят, есть такие, могут рассказать
по конскому топоту все, даже кто когда родился...
Скиф не успел подумать, что могут рассказать ветераны про
него самого, в руках красноволосого на древко лука легла стрела с белым
оперением. Звонко вжикнуло. Потом щелчки слились в непрерывный звон. Всадники
налетели с поднятыми мечами. Скиф закричал, ярость ударила в голову, его
метнуло навстречу, топор ударился о меч, звон еще не утих, а лезвие рассекло
плоть, тело развернулось, топор отразил удар, снова звук рассекаемого мяса и
хруст костей...
Страшно ржали кони, кричали люди. Вдруг лезвие его топора
бесцельно рассекло воздух. Он едва не упал от удара, ощутил, что бешено
вертится один среди трупов и двух умирающих коней. Остальные кони отбежали,
волоча поводья. На земле корчатся раненые, но больше тех, кто распластался или
скрючился в неподвижности... Страшно пахнет горелым мясом.
Огляделся, не веря себе, глаза горят бешенством, кровь
носится по телу, как заяц по комнате. Пространство вокруг костра в трупах, один
рухнул на угли, горит одежда, а обгорелая плоть источает сизо-черный дымок.
