Раздался треск. Дверь выгибалась под тяжелыми ударами, но
держалась, и тогда оба стража ухватились за топоры, начали бешено рубить
толстые доски. Олег выждал, потом ударил плечом. Наполовину расколотая дверь
разлетелась в щепы, он торопливо шагнул в пролом, не заботясь о том, что сверху
падают тяжелые деревянные обломки.
В обширных покоях пусто, мертво, безжизненно. Узкое окно
открыто, оттуда врывается свежий ветер. Первой мыслью Олега было, что Колоксай
покинул через окно, но в эту узкую щель едва пролезла бы его голова...
И тут он увидел на ложе неподвижное тело. Колоксай лежал
вниз лицом, раскинув руки. Пальцы вцепились в подушки, смяли и так застыли.
— Колоксай! — заорал Олег. — Черт, что ты
творишь, Коло!..
Плечо Колоксая показалось твердым и застывшим, как холодная
плита мрамора, а сам он выглядел срублен-ным дубом, что рухнул, как стоял,
накрыв растопыренными ветвями ложе.
Вдвоем с Окоемом перевернули его на спину. Синие глаза
безжизненно смотрели в потолок, золотые волосы мертво разметались по подушке.
Олег поспешно приник ухом к твердой груди. Поначалу ему показалось, что он
положил голову на каменную плиту, холодную и недвижимую, но обостренное ухо
человека из Леса уловило нечто, что и на жизнь не похоже, но еще и не смерть.
— Зови своего колдуна! — велел он страшным
голосом. — Быстро!.. Все травы, отвары... Он знает какие!
Еще три дня дрались за жизнь, что упорно выскальзывала из их
рук. Колоксай находился в забытьи, а едва, удавалось пробудить в нем сознание,
тут же снова нырял в спасительную черноту.
Олег, отчаявшись что-то сделать, наконец опустил руки, сел
рядом на край ложа и заговорил монотонно:
— Ты в отчаянии, что твой сын Гелон отдал свою жизнь в
обмен на твою. Ты винишь себя... Но у тебя еще двое! Двое сильных и отважных,
как львы, могучих, как слоны. Они смотрят на тебя с надеждой, ты нужен им. Скиф
в таком отчаянии, что готов покончить с собой, но, если он это сделает, это
будет уже твоя вина... Ты трусишь, ты уходишь от этого мира. А ты нужен, на
тебя смотрят... От тебя многое зависит. Если подохнешь, то наплюешь и на могилу
своего любящего сына Гелона. Выходит, он отдал жизнь напрасно...
Он говорил долго, повторялся, убеждал, находил новые доводы,
возвращался к старым и поворачивал их под другим углом. Наконец от Колоксая
донесся тяжелый вздох, будто качнулась и дохнула вся комната. Он все еще не
двигался, но Олег чувствовал, как в могучем теле вздрогнуло и начало
сокращаться сердце, по ссохшимся жилам с трудом начала пробиваться горячая
кровь.
Окоем посмотрел на Олега ошалелыми глазами. Угарч тут же
выскользнул, за дверью донесся его топот, удаляющийся крик. Вскоре в покои
вошел и тихонько сел у самой двери Скиф. Он был желт, как покойник, только в
запавших глазах огонь горел еще злее и неукротимее.
Олег сказал громче:
— Колоксай, как бы тебе ни хотелось вот так лежать и
винить себя... но нельзя эту цветущую страну оставлять без хозяина. Вообще
нельзя, чтобы за кордонами слышали, что здесь стадо без пастуха! Гелон — твой
сын. Хотел ты или не хотел, никто тебя спрашивать не будет, но теперь ты вместо
Гелона. И на месте Гелона. Пусть Окоем объявит, что трон не пуст!.. Колоксай
держит в своей крепкой руке эти земли, и если кто попытается прийти незваным,
то лучше бы им было прийти к мирному Гелону, чем к мстительному Колоксаю!
Скиф подпрыгнул вместе со стулом, Олег видел, как надежда в
его глазах вспыхнула ярче, однако с ложа донёсся стон, затем слабый
прерывающийся голос:
— Мстительному?.. А я раньше был не очень... Олег, ты
говоришь не обо мне...
— Ладно, но пусть все равно Окоем объявит, что ты на
троне. Так оно и есть, но пусть сообщит. Пусть гонцы поскачут во все стороны.
— Нет, — прошептал Колоксай. — Ты не
понимаешь... Как ты можешь заглядывать в глубины вещей, и в то же время поражен
слепотой, когда дело касается людей? А ты подумал своей дурной головой, что я
буду выглядеть для всех... чуть ли не убийцей Гелона? Меня будут постоянно
сравнивать с Гелоном, будут упрекать, а мои указания перестанут выполнять... и
я не смогу их винить, ибо им будет казаться, что они предают Гелона если
послушаются меня...
Олег наклонил голову. С трудом, но все же пони-мал, только
трудно осознать, что это говорит прежний Колоксай, свирепый и вспыльчивый,
никогда не рассуждающий.
Колоксай зашевелился, медленно сел. Взгляд его упал на
сидящего у двери юношу. Скиф ответил прямым преданным взглядом, нежным и
любящим. Олег поежился, один с черными как смоль волосами, у другого как потоки
расплавленного золота падают на плечи, но глаза одинаково пронзительно-синие,
яркие, светящиеся дивным огнем.
— Ты, — сказал Колоксай, — ты на троне. Скиф!
Сможешь и править... здесь мудрые советники, сможешь и защитить вооруженной
рукой! Ты станешь достойным правителем.
Скиф вскочил так резко, что стул за его спиной упал с
грохотом.
— Я? Чтоб ненавидели меня?
Он уставился на Колоксая с великим изумлением, не веря, что
человек, из-за которого он ушел от матери и теперь готовится отомстить, так его
предал.
Олег с досадой хлопнул ладонью по столу. Получилось неожиданно
звучно, все умолкли, смотрели на него.
— Что вы все о себе! — крикнул он
раздраженно. — Боитесь, как бы чего не подумали?.. Чистенькими,
незапятнанными хотите остаться? А о них подумали? Страна не может быть без
сильного правителя!..
Колоксай напомнил:
— Ты однажды говорил, что может.
— Но не в этом мире, — сказал Олег еще
злее. — Не в мире, где соседи только и смотрят, чтобы здесь власть
ослабела, чтобы в Гелонии перестали точить мечи! Зачем твой сын строил толстые
стены? Зачем укреплял крепости, готовил запасы оружия?.. Кто-то должен сесть на
трон прямо сегодня. Я боюсь, что в соседних странах уже срочно седлают коней.
— Я не могу, — ответил Скиф глухим голосом. —
Я на алтаре дал великий обет, что отмщу за убийство отца. Я не могу... и не
хочу отказаться от клятвы. Это будет не по-мужски.
Колоксай после паузы сказал тихо:
— Сын... Я тебя очень люблю. У меня слезы на глазах,
потому что я, оказывается, кому-то дорог... Мне всегда казалось, что я совсем
лишний на свете! И меня никто никогда не любил. А я настолько жаждал этой
любви, что однажды... Сын мой, много позже я понял, что я не должен был так
делать. Это была моя вина...
Скиф закричал бешено:
— Что ты говоришь?.. Ты подумай, что ты говоришь? Она
же убила тебя! Ты умер в корчах, в муках от яда!
Колоксай кивнул:
— Меня могла спасти другая женщина... я не стану
называть ее имени, иначе ринешься мстить и ей, но я когда-то обидел и её... и
она... не стала. Мир жесток, Скиф. Одна жестокость вызывает другую. Ответную!
Но первый камешек бросил я. И покатилась, покатилась лавина. Вот сейчас мы
потеряли Гелона... Это тоже моя вина! Если вернусь в мир чёрного солнца и
брошусь в ноги богам, умоляя поменять меня на Гелона, они только рассмеются мне
в лицо! Ибо Гелон намного ценнее. Это вообще был самый ценный человек для рода
людского. Но истинную ценность людей понимаем только после их смерти.
