Скиф сказал тихо:
— Да, что-то подобное говорил мне этот волхв. Колоксай
оглянулся, Олег стоял далеко к ним спиной, наблюдал через окно за двором.
— Ты вообще к нему прислушивайся, — посоветовал
Колоксай. — Прислушивайся, хотя речи его странные... И еще одна к тебе
просьба, Скиф!
— Отец! — воскликнул Скиф. — Что просьба, ты
должен отдавать приказы! Я выполню всё-всё, что скажешь. Броситься в огонь,
воду, на острия копий...
Колоксай помолчал, боролся с собой, а когда заговорил, щеки
его стали бледными, как у покойника:
—Это будет тебе трудно выполнить, сын мой...
— Отец! — воскликнул Скиф пламенно. — Всеми
мыслимыми и немыслимыми клятвами клянусь, что выполню все, что велишь, что
скажешь, чего захочешь!
— Это будет трудно выполнить, — повторил
Колоксай. — Очень трудно. Олегу — легко, а тебе — очень трудно... Но ты
уже дал клятву, что выполнишь! Я прошу тебя, сын мой, отказаться от мести.
Глава 30
Скиф сперва не поверил ушам своим. От окна повернулся Олег,
зеленые глаза светились в полумраке, словно он стал лесным зверем. Колоксай
смотрел печально.
— Отец, — прошептал Скиф, — ты в самом деле
сказал то, что я услышал?
— Сын мой, — сказал Колоксай измученным голосом, —
я прошу отказаться от мести, потому что месть иссушает душу. Я вдруг понял, что
лучший способ отомстить врагу — это не походить на него. Не поступать так, как
делает он. Прости ее.
— Отомщу, — ответил Скиф люто, — и сразу все
прощу!
Он обернулся к Олегу. Колоксай тоже смотрел с надеждой. Олег
чувствовал себя неуютно, меньше всего хотелось разбираться в таком зыбком деле,
как человеческие отношения, мудрецу, который занимается всем человечеством
сразу.
— Месть, — сказал он нехотя, — это блюдо,
которое лучше бы есть холодным. Но Скиф подогревает его уже сколько лет... и
все еще не подгорело! Я уже знаю, что самое жестокое мщение, когда
пренебрегаешь самой возможностью отомстить... но, боюсь, это не для Скифа.
Скиф вспылил:
— Ты что-то совсем уже заумное лепечешь, волхв! Иметь
возможность отомстить и... не отомстить? Ты меня совсем за дурака считаешь?
— Нет, — ответил Олег. — Не совсем .
Колоксай сказал печально:
— Кто мстит, часто жалеет о свершенном, но кто прощает
— никогда не жалеет. Если ты осуществишь свою месть, у тебя больше не будет
матери. Ты это понимаешь?
Скиф воскликнул яростно:
— Ее уже давно у меня нет! У меня есть ты!.. Ты,
который говоришь такое... такое... Олег, что скажешь ты? Олег подумал, сказал в
затруднении:
— Колоксай вроде бы прав... Но с другой стороны, если
бы всякое зло бывало отомщено, то в будущем зла совершалось бы намного меньше.
Зло, оставшись безнаказанным, порождает множество других зол...
— Вот-вот! Это ж я хотел сказать!
— С третьей стороны, — сказал Олег несчастным
голосом, — надо определить, что такое зло. Ибо одни вполне искренне
считают злом, другие так же искренне злом не считают. А чтобы все понимали
справедливость наказания, нужно одинаковое понятие для всех.
Скиф вскинул сжатые кулаки к потолку, потряс ими с таким
неистовством, что Олегу почудилось, будто закачалось все мироздание.
— Она виновата!!! — закричал он страшным
голосом. — Она виновата в том, что убила моего отца!.. Теперь виновата еще
и в том, что убила моего брата, которого я узнал совсем недавно, как никогда не
знал... и полюбил больше всех на свете!.. И еще: она уничтожила эту страну. Она
уничтожила счастье этих людей. Гелон с его умом и талантами мог поддерживать
страну процветающей, расширял ее не мечом, а к нему сами присоединялись земли,
где народы тоже хотели быть такими же счастливыми... Теперь сюда придет зло,
придет огонь и смерть! Орды врага вытопчут посевы и вырубят сады, всех людей
убьют или уведут в рабство. Здесь останется только пепел и обугленные кости!..
Вот что она сделала! Колоксай сказал жестко:
— Скиф, я долго был в мире черного солнца... Людям,
которым уже нет возврата в мир живых, нередко открывается будущее. Чаще всего
чужое и бессмысленное, но пару раз я зрел... Предостерегаю в последний раз: откажись
от мести своей матери! Предрекаю: как только она падет от твоей руки, ты сам
падешь от небесного гнева!
Скиф задохнулся, грудь его вздымалась часто, кулаки сжаты, а
в мертвой тиши слышно было только его частое хриплое дыхание. Тяжелое молчание
тянулось мучительно долго. Наконец Скиф вскинул голову. В синих, как небо,
глазах стояли слезы.
— Меня не страшит гнев богов, — ответил он
тихо. — Но ты ее все еще любишь, отец... И только поэтому я отрекаюсь от
мести.
Он повернулся резко, Олег не успел ухватить его за руку, как
хлопнула дверь, по лестнице послышался дробный стук подошв. Со двора слышно
было, как яростный голос прокричал в ночи, в ответ заскрипели засовы на воротах
конюшни.
Олег поднялся. Лицо было печальное.
— Если он решится уехать, — сказал он
просто, — я поеду с ним.
— Спасибо, — сказал Колоксай. В его синих глазах
были стыд и благодарность. — Мне было бы страшно потерять и его. А он...
он горяч!
— Как и ты, — ответил Олег. Подумал, добавил: —
Был.
Колоксай развел руками:
— Да, во мне многое изменилось. Пока сам еще не знаю
что. Но я уже не тот. Хуже или лучше, не знаю. Но вот ты меняешься тоже. Я
раньше знал тебя как человека рассудительного и очень осторожного. А теперь ты
в бой, как юнец.
— Я не рвусь в бой, — объяснил Олег. — Просто
чую, что с той стороны веет новым Злом. И что меня там тоже ждет...
— Что?
— Бой, — ответил Олег. — Которого я очень
хотел бы избежать.
Колоксай взглянул остро:
— Но едешь навстречу?
Олег поднялся молча. Он был так же высок, как Колоксай, а
под грубой тканью холщовой рубашки угадывалось сильное тело бойца. Но, сколько
Колоксай помнил, этот волхв всегда стремился избежать схваток.
И всегда оказывался в самой их гуще.
За окном чуть посветлело. Олег подошел к забранному
металлической решеткой проему, свежий утренний ветерок пахнул в лицо. На
горизонте проступает едва заметная светлая полоска.
Колоксай сказал за спиной:
— Я не знаю, кто ты... но я считаю тебя другом и
учителем разом. За эти годы ты возмужал, у тебя фигура воина, словно
зарабатываешь на жизнь мечом. Но у тебя то же самое недоумение в глазах, то же
напряжение в лице, на лбу добавилась складка, да у губ теперь горькие морщинки.
Помнишь, как однажды я бросил тцарство и пошел за тобой, очарованный твоей
мудростью?
