Он вскинул к небу руки, призывая его в свидетели, закричал
громко и звеняще:
— Успокойтесь!.. Мы не отдадим наш славный город, не
отдадим Гелонию!.. И сумеем защитить свои земли. Но если кто из вас раньше
когда-либо держал в руках оружие, умеет держаться в седле, приходите сегодня к
городской зброярне. Вам дадут оружие, накормят, распределят по отрядам. Не
отдадим Гелонию!
Дружный клич всколыхнул мир, заставил затаиться в страхе
подземных зверей, а птицы в соседнем лесу поднялись с веток и закружились над
деревьями.
— Не отдадим!
— Всю кровь до капли!
— Не сдадим Гелонию!
Но все-таки в городе настали тревожные дни еще задолго до
подхода агафирсов. Мужчины, оторванные от семей, занялись, естественно,
беспробудным пьянством. Привыкшая к порядку стража хмуро поглядывала на пьяных,
но не вмешивалась даже в то и дело возникающие драки. Переселенцы, оставшись на
ночевке в городке, прямо на площади жгли костры, бражничали, спорили, дрались,
прыгали на спор через огонь. В трех местах пели и плясали бродячие музыканты, танцовщики.
Им бросали монеты, орали, нахваливали, в музыку и песни вплетались хриплые
голоса охотничьих рогов, резкие вопли дудок, рев скота, далекие звуки била со
сторожевой башни.
В одном месте в окружении целой толпы орущих мужчин плясали
с мечами в руках двое обнаженных до пояса и совершенно пьяных воинов. Одного
взгляда Олегу было достаточно, чтобы сказать, чем такая пляска кончится.
А Скиф сказал восторженно:
— Им дай только повод, чтобы вскочить на коня и
помчаться навстречу ветру, чтобы вскипела кровь, что-бы меч сверкал и пел,
чтобы хряск вражеской плоти, крик чужих женщин, чтобы огонь и кровь! Нет, не
удалось вытравить в этих людях чисто человеческую страсть к оружию, к
сражениям, к воинским подвигам!
Олег задумался. Дерзкая сила переполняет этих людей, они
забыли, что в войне кладут головы, а помнят удачные походы на соседей. Если
даже не свои походы, то с восторгом пересказывают воинов-соседей, которые
приводили пленных и перекладывали на них всю грязную работу, а захваченных
женщин использовали как наложниц, на что не согласится ни одна женщина их
племени.
В непроглядной ночи громко и страшно ударили в медные щиты.
Протяжный тягучий звон возник и остановился в ночном воздухе, в него вплетались
все новые и новые удары, и вся ночь, казалось, дрожит как лист на ветру.
На башнях вспыхнули факелы. Кое-где их сразу бросали в бочки
со смолой, и вскоре тьма вокруг крепостных стен озарилась красным зловещим
светом. Наверху раздался общий вздох, что перешел в стон.
Внизу под стенами в двух десятках шагов из тьмы быстро
подъезжали ровными рядами всадники. Между ними уже пробегают по направлению к
стенам пешие, умело держа в руках длинные лестницы. Каждую лестницу несут по
четыре человека, и едва их разом приставили к стенам, наверх тут же начали
быстро-быстро карабкаться сотни... нет, тысячи вооруженных людей!
Скиф стряхнул оцепенение, закричал страшно:
— Бочки!.. Разом!!! Лучники!!!
Со стен начали торопливо опрокидывать бочки с кипящей
смолой. Следом сбрасывали бревна, что ломали лестницы и калечили людей. Снизу
раздался многоголо-сый крик дикой боли, ибо капли смолы, попав на тело, не
гаснут, а прожигают его до кости, а то прожигают и саму кость.
Лучники торопливо стреляли в конников, в темноту,
догадываясь, что и там стрелы найдут цель. Вокруг крепости по всему периметру
стоял крик, ругань, вопли, страшно кричали раненые кони. Выглянула луна и снова
скрылась за тучей, но Скиф и его военачальники успели узреть, что вся равнина
перед городом занята войсками. И хотя ими не кишит, все держатся отдельными
отрядами, ровными такими квадратами, словно и не люди вовсе, волосы на голове
встали дыбом: не думал, что Агафирс приведет такую силу.
— Лучники!!!
Воздух трещал, раздираемый сотнями тяжелых стрел. Из темноты
доносились крики людей, которые считали себя надежно укрытыми тьмой.
Скиф с топором в руке носился по стене, глаза безумные,
сердце едва не выскакивает, это же город Гелона, он обязан любой ценой защитить
дело рук и сердца самоотверженного брата...
С внутренней стороны стен по лестницам подавали новые связки
стрел. На толстых канатах поднимали корзины с тяжелыми булыжниками. Женщины
выбегали из домов, наготове чистые тряпицы, но раненых пока нет, пока нет, все
еще нет...
Олег бежал по стене с другой стороны. Скиф с удивлением и
облегчением увидел в руке волхва обнаженный меч. Олег крикнул издали:
Что на той стороне?
Отбили! — прокричал Скиф. — У тебя?
— Тоже, — ответил Олег. — Твой брат как будто
предвидел заранее, с какой стороны и как нападут!.. Именно там больше всего
камней, бревен, там в ряд бочки со смолой. Ни один не добрался даже до середины
стены!.. А жаль.
— Почему?
— Дальше бы падали, — сказал Олег зло. —
Таких высоких стен я еще не видел! Но теперь вижу, не зря, не зря.
Скиф мотнул головой. Всякий раз при воспоминании о Гелоне в
глазах щиплет, а в сердце появляется боль. Как он несправедливо набрасывался на
брата, винил в трусо-сти, обвинял, хулил! А теперь брат спасает его, даже
будучи там, в мире черного солнца.
— Но как? — спросил Скиф потрясенно. — Как
проникли? Почему их не задержало наше войско? Олег покрутил головой:
— Шутишь? Ты бы еще сказал, остановило!.. Это вшивое
дурачье явно взяли сонными. Но неужели и Турч, он же воин... И не дурак. Эх, не
будем о павших... наверное. Но про войско за стенами города теперь забудь. Наше
счастье, что агафирсы совсем обнаглели!.. Ишь, попробовали захватить город
одним передовым отрядом.
Скиф долго молча смотрел в темноту. На востоке медленно
светлело. Обозначился темный край земли, над которым неспешно поднимался слабый
рассеянный свет.
— Так это было еще не войско?
— Шутишь?
— Да нет... Но что в темноте рассмотришь...
Олег посоветовал угрюмо:
— Дождемся рассвета. Там увидишь.
Но ждать долго не пришлось, на востоке небо уже медленно
светлело. Из чернильной тьмы медленно проступали стены, крыши, бледные лица.
Все напряженно вслушивались, опасаясь нового приступа.
Их темноты доносилось далекое фырканье коней, топот, иногда
резкий повелительный вскрик. Привыкшие в темноте глаза жадно хватали все, что
могли разглядеть, сперва во тьме плавали комья черного тумана, превращались в
страшных мохнатых зверей, сливались в огромные массы, дробились, но с
наступления рассвета это исчезло, растворилось в бледном рассвете, а взамен все
увидели голую вытоптанную землю.
— Ушли, — сказал Скиф с облегчением. — Ушли,
гады!
