Сердце выскакивало, к горлу подступила тошнота. Руки
тряслись, он суетливо вытирал о кожаные латы, хоть кровь плеснула изо рта
только у одного, да и то мимо.
— Прости, Колоксай, — шепнули его губы. — Но
все равно кто-то из твоих сынов должен уйти... Кто убивает, да будет убит сам.
Мозг суетился, подыскивал оправдательные доводы, массу
доводов, но ощущение осталось, будто собственными руками задушил невинного
ребенка и напился его крови. Пошатываясь, он вышел из шатра... и лицом к лицу
столкнулся с рослым немолодым воином, что уже нагнул голову, намереваясь войти
в шатер. За его спиной Олег увидел еще двоих, крепких ветеранов в хороших
доспехах.
— За Сослана! — выкрикнул он. — И за погибель
врагов!
Военачальник ахнул, изо рта плеснула кровь. Олег оставил
рукоять ножа в его печени, толкнул смертельно раненного на ветеранов, что
ухватились за мечи, прыгнул, одного сбил с ног, упал и откатился в темноту, а
там вскочил и понесся к костру горцев, крича:
— Агафирсы нас предали!.. Они нас убивают!
Горцы в тревоге, еще не веря, вскакивали, хватались за
оружие. Олег прыгнул в сторону, перекатился, больно ударился, в черепе стучала
мысль, что вот у него руки сейчас превращаются в крылья, челюсти вытягиваются,
вытягиваются...
Он подпрыгнул, ноги оторвались от земли. Уже на высоте он
попал в полосу света от большого костра, но в лагере никто не смотрел в небо,
все хватались за оружие, поспешно бросали в костер весь хворост.
Он набрал высоту и, уже невидимый для всех, всматривался,
успел увидеть самое начало схватки, когда разъярённые агафирсы с оружием в
руках бросились на горцев, а гордые потомки Сослана, вместо того чтобы сложить
оружие и униженно оправдываться, мужественно встретили нападающих, даже
потеснили, ибо все до единого сильны, свирепы и полны отваги...
На стенах Гелона ударили тревогу. Воины с непониманием
всматривались в зарево пожара, что вспыхивал то в одном, то в другом месте
лагеря агафирсов. Несколько раз всадники, словно потеряв голову, неслись прямо
на городскую стену, оттуда поспешно бросали камни, лили кипящую воду, и
несчастные с жуткими криками падали с коней.
А в стане агафирсов слышались крики, то и дело вспыхивали
жаркие схватки. Немалый отряд горцев, на которых возлагали особые надежды,
вырубили начисто. Сосланиды, даже захваченные врасплох, сражались отчаянно,
унося с собой немало отважных воинов. Многие отряды самих агафирсов, не зная, с
кем сражаться, покинули свои места, блуждали в темноте, перебравшись через вал
и ров. Между ними то и дело вспыхивали схватки, стрелки поражали из луков
своих, принимая за внезапное нападение со стороны гелонов.
Военачальники агафирсов не сомкнули глаз, пытаясь навести
порядок. В темноте то и дело раздавались крики, что к осажденным пришла помощь
от западных правителей, другие уверяли, что сами гелоны вместе с могучими
колдунами вышли из крепости и сейчас сеют смерть среди них. Очевидцы
пересказывали жуткие слухи про всадника на коне-скелете, в руках у него был огненный
меч длиной с оглоблю, которым он выкашивал сразу целые отряды.
Агафирс еще до этой паники засиделся у костра с Тарилом,
Перейцей и Антажаром — простыми воинами. Для кого-то эти трое — простые, но не
для него: с этими он начинал первый поход, этих первых становится все меньше,
он их теперь берег, вот и сейчас расположил так, чтобы остались в резерве, а их
костер у самой северной границы лагеря, как можно дальше от Гелона.
Когда вспыхнули костры ярче и раздались яростные крики, он
раньше Тарила и Перейцы выхватил меч, вскочил на ноги раньше Антажара, даже сам
заметил, что по-прежнему лучше даже этих опытнейших бойцов. Они бросились за
ним следом, а впереди уже зазвенело железо, застучали щиты, он видел оскаленные
злобой лица, на которые пламя костров бросает быстро исчезающие блики, из-за
которых даже хорошо знакомые лица кажутся чужими и враждебными.
Самая яростная схватка была у шатров сосланидов, Агафирс
ценил этих огромных и невероятно сильных воинов, похожих на живое железо, он с
трудом уговорил их принять участие в его походе, с трудом удерживал в рамках
какой-то дисциплины: сосланиды кичились своей независимостью и постоянно
задирали агафирсов и устраивали с ними ссоры, из которых обычно выходили
победителями. Агафирсы их тихо ненавидели, и сейчас, когда он увидел
изрубленные трупы агафирсов, он понял, что взаимная ярость прорвалась...
Бои, однако, вспыхивали по всему лагерю. Всю ночь он носился
из края в край, размахивая окровавленным мечом, сам залитый кровью, как мясник,
свирепый, как бог войны, за ним неотступно следовали Тарил, Перейца и Антажар,
гордые, что снова все как прежде, и уже под утро, когда все начали различать в
бледном рассвете лица друг друга, на них наткнулся возвращающийся в лагерь
отряд агафирсов, и кто-то от испуга метнул нож прямо в неожиданно возникших
перед ним людей.
Нож оказался брошен с такой силой, что, отлетев от
металлического доспеха Агафирса, попал в горло Антажару, и тот беззвучно рухнул
на землю.
Оцепенев от горя, Агафирс шел по лагерю. В жуткой ночи в
костры побросали остатки хвороста, криками созывали своих. Ночь, такая короткая
летом, тянулась мучительно долго. А когда медленно наступил рассвет и на
востоке небо осветилось, всем стало видно, что трупы лежат по всему лагерю.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: никакой вылазки гелонов не было,
все погибли от рук своих же. Тут же рядом с убитыми перевязывали раны те, кому
повезло больше. Хотя повезло ли тому, кто впотьмах убил родного брата, с
которым прошёл десять победоносных войн?
Почти все убитые лежат полураздетые, глаза распахнуты в
ужасе, только некоторые сжимают мечи или топоры. Каждый десятый шатер сгорел,
кони разбежались но худшее ждало Агафирса, когда прискакал на взмыленном коне
бледный как смерть Панаст, прокричал:
— Нашли!
Агафирс встрепенулся:
— Кого? Лазутчиков?
— Нет, но...
Агафирс повернул коня, через несколько минут они оказались
перед опрокинутым шатром, где перед входом лежала целая гора тел. Как будто их
всех сразил гром небесный в единое мгновение, но Агафирс сразу понял, на что
указывал Панаст.
Этих всех убил один человек. Жестокий, хладнокровный и
расчётливый. Хуже того, обладающий чудовищной силой, некоторые тела рассечены
пополам. Похоже, он видел в темноте как днем, рубил всех безошибочно, ни одного
человека не ударил дважды.
Здесь раненых не было.
— Вы можете сказать, — спросил Панаст, — кто
бы это мог сделать?
Агафирс прорычал в бешенстве:
— Из всего нашего войска это по силу разве что мне!
— Значит, — сказал Панаст, — это могли
сделать только Скиф или Гелон. Но Гелона, как мы знаем, уже нет...
Из-за спины Агафирса выдвинулся Тарил, сказал свирепо:
