Его приятели, явно увлеченные рассказом, подбадривали его, то и дело подливая ему в стакан, и этот напыщенный кретин, закатывая глаза, продолжал: «Нет, что ни говори, а поваляться с милкой в постели я люблю. Без этого никуда – вот будь я птичкой какой, удодом, тот знай только за детишками своими ходит, тогда другое дело», и, ухмыльнувшись найденному в параллель к своей профессии каламбуру, добавил: «Но он-то свой хохолок растит, а я срезаю».
Взрыв смеха и хор неразборчивых возгласов были ответом этому потоку несуразиц.
Андре не терпелось взяться за шляпу и выскочить за дверь, однако быстрая подача блюд здесь явно была не в чести. Съев половину пережаренного ростбифа и отодвинув тарелку, он ждал, пока принесут желе из ревеня, которое словно сквозь землю провалилось. Подозвав хозяина, улыбавшегося ему с совершенно идиотским видом, он спросил свежую газету. «Век» уже кто-то читал, пришлось довольствоваться «Объявлениями». Ему хотелось с головой окунуть в чтение, только бы не слышать гогота за соседними столами, заткнуть уши от досадливой трескотни этих глупцов – но тщетно. Он заставил себя прочесть подряд три страницы принесенной ему газетенки; взгляд его остановился на объявлении, предлагавшем «великолепную возможность»: оставшаяся без родителей сирота и восемнадцать тысяч приданого, уцелевшие после описи родительского имущества за долги. Он задумался. Вместе с пометкой «срочно», красовавшейся внизу объявления, в голове пронесся целый поток той грязи, которая между строчками анонса явно не вмещалась. За венчанием, разумеется, не замедлит воспоследовать раздувшийся живот, а там не за горами и преждевременные роды. Немало же горя хлебнет с этой сироткой тот простак, который позволить себя облапошить подобным образом; он-то будет думать, что взял в жены невинную девушку, а та с пеленок не знала, что такое честность! Не так-то просто избежать рогов, размышлял он, даже если ты знаешь об этой семье все и давно уже живешь с невестою бок о бок. Кому приятно думать, что благоверная потихоньку изменяет тебе за спиной? Вот опять, эти размышления привели его к тому, о чем он не переставая думал все последнее время, – к невзгодам в собственной семье. Ему захотелось стряхнуть набежавшие воспоминания, и он почти принудил себя поднять глаза и оглядеться по сторонам, прислушаться в голосам с соседних столиков.
В уши врезался чей-то надтреснутый фальцет. Пока Андре предавался своим мыслям, парикмахер исчез, и его место занимал теперь некий господин с огненно-рыжей бородой и нависавшим над ней носом, плотно охваченным с боков позолоченными дужками пенсне. Он втолковывал сидевшему перед ним молодому человеку секреты зубоврачебного ремесла; тот старательно таращил глаза и ловил каждое слово своего собеседника, видимо, желая попробовать себя в этой области.
– Ну, основная часть вашего дохода, голубчик, это вставные зубы. Делают их обыкновенно в Англии, а у нас проще всего найти в пассаже Шуазей. Барыши тут приличные – судите сами, за один такой зуб можно попросить до десяти франков, а стоят-то одни всего десять су без насадки в десну или франк с резиновой насадкой.
– Там ведь есть розовые и такие бурые, не так ли? – осмеливался вставить молодой человек. – Я бы, честно говоря, предпочел розовые.
– Ба, у вас губа не дура! Ясное дело, темные только беднякам и идут. Они, конечно, подешевле будут, ну так на них и спрос больше, – ответствовал ему дантист.
Юный неофит только ахал от удивления:
– А вот скажите, я слышал, бывают и целые челюсти из слоновой кости?
Человек в золотом пенсне воздел руки к небу:
– Ну это, друг мой, настоящее искусство, античная скульптура! Вы только представьте себе: выточить по зубчику из цельной кости, плюс золотые штырьки, это же безумные деньги! – и продолжал разворачивать перед юношей изнанку своего дела, вроде того, что хорошо, например, бывает посверлить иногда здоровый зуб, а потом, когда пациент уже себя не помнит от боли, предложить ему втридорога какое-нибудь целебное полоскание.
Слушать далее эти тягостные откровения Андре был не в силах. С желе он давно покончил и, отказавшись от десерта, настойчиво потребовал счет; оставив причитавшиеся франк сорок на столе, он уже взялся за дверную ручку, как вдруг из глубины зала, где перед начатыми рюмками сидело несколько мужчин, донесся голос, уверявший кого-то: «Подумаешь, женщины – драгоценность какая!».
Андре закрыл за собой дверь и с какой-то неясной тоской подумал, что среди всей той пошлой болтовни, которую ему довелось услышать, в одной лишь последней реплике теплилась, пожалуй, хоть какая-то мысль, была хоть малая крупица правды. ‹…›
На рейде
‹…› Начало статьи заинтриговало его, и он погрузился в длительные раздумья. Все-таки какая замечательная вещь наука, говорил он себе. Подумать только, профессор Сельми из Болонского университета выделил из продуктов трупного гниения новую группу алкалоидов, птомаинов, представляющих собой бесцветную маслянистую жидкость и способных издавать пусть не очень сильные, но весьма стойкие запахи боярышника, мускуса, жасмина, флердоранжа или розы.
На сегодняшний день это были единственные запахи, которые удалось обнаружить в продуктах сей поистине нетленной экономии, но, без сомнения, число их будет расти; пока же, в качестве достойного ответа запросам нашей практичной эпохи, придумавшей машинами сваливать бедняков без гроша за душой в канавы подле Иври и отправлять на утилизацию даже сточные воды, содержимое выгребных ям, внутренности подохшего скота и старые кости, стоило бы преобразовать привычные нам кладбища в небольшие заводики, которые небольшими партиями изготовляли бы для богатых семейств тинктуры из их знатных предков, эфирные масла с запахом невинных детей и духи с мужественным букетом любящего отца.
Эти продукты представляли бы собою гамму, выражаясь в терминах коммерции, изысканных товаров; что же до нужд рабочего класса, удовлетворением которых также ни в коем случае не следует пренебрегать, то к этим, с позволения сказать, рассадникам роскоши были бы добавлены мощные лаборатории, где бы производились ароматы массового спроса; и в самом деле, основою для них вполне могли бы послужить останки из общих могил, которые никому и даром не нужны; это был бы принципиально новый уровень парфюмерного искусства, предназначенного не одним лишь избранным, но и всем смертным, – товар пусть и лежалый, но вполне доступный по цене, поскольку сырья для него будет хоть отбавляй и все затраты сведутся только к оплате рабочей силы, гробокопателей и химиков-технологов.
Поверьте мне, отыщется немало простолюдинок, которые будут счастливы всего за пару монет приобрести целую банку помады или кусок мыла с терпким ароматом пролетария!
А вдобавок эти продукты возгонки мертвецов способны гарантировать неувядающие воспоминания, невиданную доселе свежесть восприятия! Посудите сами, в наши дни тот из влюбленных, кому доведется пережить своего избранника, может лишь упрямо хранить его пожелтевшую фотографию да уныло ходить на могилу в День всех святых. Благодаря открытию птомаинов отныне станет возможным всегда иметь обожаемую некогда красавицу под рукой, да хоть бы даже и в кармане, в виде летучего и бестелесного духа, превращать ее в блестящие кристаллы или сжижать до состояния сиропа, пересыпать, подобно пудре, в изящный мешочек с вышитым на нем скорбным изречением, дышать ею в минуты печали или смачивать платок в дни тихой радости.
