Злосчастного офицера интендантской службы уже не было на верхней полке, вместо него на диване лежал молчаливый механический проигрыватель. Я подумала, что офицер вышел в уборную, однако он не возвращался слишком долго, и я позвала дежурного врача.
Сопровождающий вагон врач удивился и отправился по составу искать раненого, однако скоро вернулся ни с чем, он присел на полку, отдышался и предположил, что раненый, вероятно, в приступе паники выскочил из вагона. Врач поведал об этом с явным облегчением, а еще заметил, что так, наверное, лучше.
Он устал и тоже хотел поговорить, наверное, они в последнее время мало с кем разговаривали. А может, ему надоело общаться с ранеными.
Врач рассказал, что выпрыгнувшим человеком был печально известной славы капитан Масада, безобидный сумасшедший, повредившийся рассудком еще задолго до землетрясения на почве дурных предчувствий. Врач усмехнулся, а я заинтересовалась этим случаем и вообще тем, насколько распространены на Сахалине сумасшествия и другие психические отклонения.
Врач погладил мой макинтош, на его лице мелькнула тоска, думаю, по ушедшим временам и по себе самому. А про психические отклонения врач ответил, что особой статистики не ведется ввиду ее бессмысленности; при столь значительном количестве населения, его скученности и недостатке любых ресурсов разного рода, деменции и девиации среди условно свободных поселенцев являются нормой. Причем зачастую эти явления носят массовый характер. Кликушество, истерическая левитация, аутосекция, пищевые перверсии, заместительный мазохизм и искупительное ясновидение, при желании за несколько лет можно составить настоящий сборник редких, порой уникальных психических отклонений. Любой медик, специализирующийся по душевным недугам, сможет сделать на острове быструю научную карьеру, если сам не тронется умом, впрочем, желающих практиковать здесь нет. Психопатология на острове – удел лишь аматеров, таких, как он.
На мой вопрос о способах лечения и профилактике этих отклонений врач ответил, что на это нет ни средств, ни людских возможностей. В результате эти девиации не затихают, а культивируются, образуя причудливые формы.
– Вы знаете, что здешние жители практически все панически боятся зеркал? – спросил врач.
Я не знала.
– Спектрофобия в том или ином виде отмечается практически у всех ханов, – рассказывал он. – Они не могут переносить собственного отражения. Если хотите до смерти напугать поселенца – покажите ему зеркало. Но боязнь зеркал еще хоть как-то объяснима с точки зрения пусть и вывернутой, но логики. Но как объяснить боязнь мостов? Боязнь ногтей? Боязнь белого?
– Боязнь белого?
Врач кивнул. Он нашел слушателя и теперь с удовольствием рассказывал про бушующие на острове психические расстройства, лишь иногда, когда раненые в вагоне начинали стонать особенно громко, высовываясь в коридор и подгоняя санитаров.
Боязнь белого, по его наблюдениям (а он успел послужить врачом в разных краях острова, за исключением севера), особенно свирепствует в угольных регионах. Ей подвержены многие шахтеры, и проявляется она в тотальной непереносимости белого цвета. Любое, пусть хоть и кратковременное созерцание белого отправляет страдальца в обморок.
Я спросила, как такие переживают зиму с ее снегом, врач ответил, что зимы стали не в пример короче ранешних, а углекопы и углежоги, подверженные этому отклонению, просто не выходят на поверхность из своих копей, предпочитая пережидать белое время под землей.
– А боязнь ногтей?
Оказалось, что боязнью ногтей маются немало условно свободных, болезнь достаточно распространена и комична на первый взгляд.
– Скорее всего, это некая разновидность обсцессивно-компульсивного синдрома, – пояснил врач. – В крайних, разумеется, формах. Больные вдруг начинают ощущать собственные ногти и волосы чужеродными предметами и всеми силами стараются от них избавиться. Волосы жгут и выщипывают, ногти обгрызают. Пожалуй, даже не обгрызают, а выгрызают вместе с мясом, порой вырывают. Долго носители ногтебоязни не живут, поскольку через раны на пальцах велика вероятность заразиться столбняком и другими заболеваниями. Да и выглядит это, надо признаться, прескверно…
Доктор замолчал и неожиданно вытащил из кармана брюк железную флягу, открыл ее и без предупреждения стал пить, распространяя вокруг сильный запах картофельного самогона. Мне он выпить не предложил, но, я думаю, не из-за невежливости, а стесняясь скверных вкусовых достоинств напитка. Заодно врач подтвердил мое наблюдение о том, что здешнее офицерство злоупотребляет спиртными продуктами.
Врач опустошил, наверное, половину фляги, долго морщился, прислушиваясь к ощущениям, возможно, отчасти ими упиваясь, потом сказал:
– Но хуже всех, конечно, самоубийцы.
Врач приложил флягу ко лбу, как бы подтверждая недавно полученные ощущения, закрепляя их, впечатывая в бытие. Это было очень цельное поведение, последовательность манипуляций с флягой выглядела естественно и чрезвычайно укоренено в действительности, все в соответствии с идеями профессора Ода, советовавшего мне обращать внимание на такие явления. Когда в прахе дней и в бессмысленном беге суеты ты замечаешь мелочь, на первый взгляд бестолковую и бездарную, но непостижимым образом притягивающую к себе внимание, это значит, что будущее посылает тебе телеграмму о скорой и непременной встрече. Будущее беспощадно, будущее не ждет.
– Самоубийцы хуже всех, – повторил врач, убирая флягу обратно в брюки.
Я не стала с этим спорить, в этом много истины, к тому же мне, как футурологу, самоубийцы омерзительны в сути своей, ибо осознанно отрицают будущее, бессовестно бросая свою жизнь ему в лицо.
– Самоубийства – это печальные будни Карафуто, – равнодушно сказал врач. – Хотя считается, что в сложные периоды жизни тяга к самоубийству снижается, на деле это несколько не так. Во всяком случае, не здесь. В некоторых районах это поощряется, поскольку считается, что подобное поведение уменьшает плотность демографического давления, семья самоубийцы получает особый паек – дрова, перловку, воду. Однако не следует полагать, что самоубийства распространены исключительно среди подлых сословий. Знаете, еще несколько лет назад самоубийства были модной формой досуга в частях самообороны, дислоцирующихся на острове. Возник целый культ, который, впрочем, не имеет ничего общего с благородным обычаем сеппуку…
Врач в задумчивости погладил себя по рукам, увидел лежащий на столике заводной инструмент капитана Масады и потрогал его пальцем.
– Молодые офицеры объединялись в клубы, в которых самоубийство было обставляемо особым, частенько фантасмагоричным и нарочито нелепым ритуалом. Вы же помните, как там…
Врач потер пальцами лоб.
– Некий самурай… уж не поручусь за имя, пусть будет хоть и Морисей… Так вот, Морисей, потупив взор долу, прочитал прощальное трехстишие, после чего взобрался на дозорную вышку и, зажав зубами меч, кинулся вниз. И меч, острый, как резец Хокусая, отсек ему голову. Как там дальше?
