– Там своего вазелина хватает, – сказала я. – Зачем воровать вазелин? Это глупо.
У Артема имелся свой взгляд на этот вопрос, в пример он привел своего соратника Человека, который по мере приближения старости сделался склонен к немотивированным поступкам, в частности, к собирательству бесполезных вещей и кражам; по словам Артема, Чек стал воровать у китайцев всевозможное старье, не имевшее никакой ценности и зачастую выброшенное без надобности, старье это он складировал в доме и вокруг него. А в краже вазелина ничего удивительного нет, вазелин может использоваться… Артем не смог придумать, для чего мог быть использован технический вазелин. Но вазелином неожиданно заинтересовался Ерш, он погрузил свои беспалые руки в этот вазелин и вдруг засмеялся. Это был первый звук, который мы услышали от Ерша, смех, он держал руки в банке с вазелином и смеялся. Совсем по-человечески, по-детски, я не удержалась и начала тоже смеяться, и Артем тоже.
Потом еще немного прошли.
К вечеру мы сумели одолеть около двадцати километров, полпути от Долинска до Южного, может, чуть больше. Начало темнеть, я чувствовала себя еще вполне себе бодро, однако и Артем, и Ерш явно выдохлись. У Артема поднялась температура, на лбу выступил пот, а зубы начали плясать, хотя он и старался держаться. Ерш падал.
Мы ушли с дороги и взобрались на сопку, не на самый верх, а где-то до середины, Артем стал разводить огонь, и у него долго не получалось. Я достала из кармана макинтоша огниво, Артем чиркал им, высекая настоящие фейерверки, однако огонь не занимался, думаю, оттого, что у Артема дрожали руки или настроение у него было другое. Но он, конечно, справился – огонь побежал по собранным сучьям, костер вспыхнул, и я придвинулась ближе, не от холода, а оттого, что огонь показался мне каким-то родным, своим, что ли.
Ерш уснул, не дождавшись огня, он так и не отпустил банку с вазелином и перед сном засунул в банку руки, так ему казалось лучше, так ему было хорошо.
Артем усмехнулся. Его колотила дрожь. Я прижалась к нему, через несколько минут Артем замер. Еще через несколько минут он уснул. Я достала брезент и растянула его на двух кривых ветках, так чтобы Ерш и Артем уместились между костром и брезентовым экраном.
Спать не хотелось, я сидела возле огня. День выдался суетливым и шумным. Неожиданно проснулся Ерш. Проснулся и сел рядом со мной.
Над нами висели созвездия, море пряталось за сопками, но его все равно было слышно; море раскачивало воздух, он светился и закручивался в поднимающиеся в небо вихри, Ерш наблюдая за ними, тихонько и восторженно мычал. А потом я услышала странные, не подходящие к этой обстановке звуки – песенку про утят. Я оглянулась, готовясь увидеть Масаду, сумасшедшего интенданта, знавшего будущее. Однако его здесь не было, это Ерш достал из кармана куртки заводной проигрыватель и стал неловко вертеть ручку динамо-машинки и снова смеяться.
Южный
Тот, кто разрабатывал систему каторжных учреждений на острове, определенно был выдающимся человеком. Я повторяла это про себя и зареклась по возвращении обязательно узнать, кто этим занимался. Думаю, этот человек был наделен определенным художественным вкусом. Как иначе можно объяснить тот факт, что тюрьмы Сахалина находятся в таких неожиданных местах? Только очень странный человек мог выбрать для каторжной тюрьмы такое живописное место, в котором так неистово чувствуется дыхание Деусу; если бы я верила в него, я бы назвала это место именно так – «Дыхание Господа». Хотя для тюремной цитадели это название, наверное, чрезмерно высокопарное и не отвечает ежедневным каторжным реалиям, впрочем, как знать.
Каторжная тюрьма «Легкий воздух» расположена на сопке, возвышающейся над Южно-Сахалинском, который все местные именуют не иначе как Южный. На сегодняшний день в городе не осталось высоких зданий, так что тюрьму можно наблюдать практически из любого места; куда бы ты ни отправился, ты всегда неким непостижимым образом чувствуешь направление в ее сторону. Тюрьма как стрелка компаса в твоей голове, всегда ведет на север.
Мы вошли в Южный утром. Переночевали в сопках, забравшись поближе к звездам на самый верх; китайцы, которых вокруг расположилось множество, вели себя смирно и дальше середины сопки не поднимались, предпочитая держаться у подножия. Они жгли костры, и мир вокруг нас был наполнен неяркими огоньками, и под ногами, и над головой.
Застава на дороге со стороны Южного присутствовала. Ее держала рота бойцов самообороны, на капонирах караулили пулеметчики, и на вышке тоже виднелся пулемет. Нас пропустили без проволочек, предписания префектуры вполне хватило.
Большого количества желающих попасть в город не наблюдалось, все китайцы, сумевшие добраться сюда со стороны Поронайска, держались поодаль. Все те толпы, что мы наблюдали последние дни, разлились по округе и ждали.
Артем объяснил это тем, что Южный известен своими неприветливыми жителями, крайне недружелюбно относящимися к тем, кто приходит со стороны, администрация города всячески эти настроения поддерживает, периодически организовывая добровольческие рейды по окрестностям, побивая непрошеных гостей бамбуковыми палками и ломая их шалаши. Нам, впрочем, опасаться было нечего; по утверждениям Артема, к условно свободным, а уж тем более к свободным в Южном относились с подобающим почтением. А Ерш… Ерш – коллекционный экспонат.
Удивительно, но нам без особого труда удалось найти ночлег; в городе имелось несколько гостиниц для чиновников и военных, все они пустовали. Я выбрала гостиницу «Легкий воздух», расположенную на сопке недалеко от одноименной тюрьмы, где по предъявлению предписания префектуры нам отвели два номера с видом на город. В гостинице не имелось горячей воды, но работал буфет, в котором нас накормили жареными бататами и напоили неплохим ячменным кофе.
Это было крайне необычное ощущение – после отступления от Александровска снова оказаться в цивилизации; мы словно проснулись в сердце тайфуна, в дне затишья, окруженном бурей. Передышка. Штиль. Покой. Место, где бумага от префектуры еще имела вес.
После обеда разошлись по комнатам. Я к себе, Артем с Ершом к себе. Я обдумывала дальнейшие планы. До сих пор в своем путешествии по Сахалину я придерживалась определенного маршрута и не собиралась его менять. Южный, с его известной тюрьмой, был одной из вех этого маршрута. Дальше я собиралась направиться к Анивскому заливу, посетить военную базу в Корсакове, вернуться обратно в Южный и уже оттуда через Ловецкий перевал добраться до Невельска. Конечным пунктом моего сахалинского путешествия я планировала сделать, разумеется, мыс Крильон. Как и Корсаков, Крильон являлся закрытым военным объектом; имея на руках предписание префектуры, я могла проникнуть на них без труда, однако…
Должна признаться, что случившееся с нами в Александровске и впоследствии, по пути к Южному, несколько смутило меня. Если же говорить точнее, озадачило. Нет, я имела вполне определенную эмоциональную реакцию, но старалась не поддаваться ей, реакция эта могла исказить картину реальности, именно поэтому я старалась контролировать ее, вот…
