На полпути к лодке я перевернулся на спину. Я стал быстро уставать, гораздо быстрее, чем раньше, этот год меня добил. Я не такой, как Чек, я столько не проживу. А я этому не расстраиваюсь, мне и так повезло, я-то знаю.
На спине плыть оказалось легче, но все равно без пластиковой бутылки я бы не справился. Из-за течения. Чем больше я удалялся от берега, тем сильнее чувствовался ветер, он отгонял лодку, и я никак не мог ее достать. Расстояние сокращалось, но слишком медленно, так что я стал опасаться, что не дотяну, не хватит дыхания.
Плыл, плыл, потом оглянулся и немного испугался, потому что обнаружил, что берег далеко. И буксир, на котором остались Ерш и Сирень, он тоже далеко. Я увидел, как Сирень машет руками. По уму, надо было возвращаться, но без лодки нам дальше никак.
Бутылка меня и поддерживала, и тормозила. Я проплыл на спине еще немного и отбросил ее в сторону. Дальше вразмашку. Требовалось сократить расстояние до лодки, сил я больше не берег, выкладывался так, что позвоночник выкручивало и ребра хрустели.
Надолго меня не хватило. Лодка уходила, покачиваясь на волнах, а я почти сдох. Еще метров двести, а ноги никакие, бесчувственные, и легкие раздулись до горла. Скоро и руки закиснут. Оборачиваться не стал, чтобы не думать, не забивать голову лишним, потому что знал, что обратно вернуться никак, а если оглянусь, то просто так здесь и захлебнусь.
Двести метров. Вразмашку не потяну, вот и теперь… Двести метров.
Выдержал. Не знаю как, заорал и выдержал, зубы выплевывал по пути, три штуки, да кровью плевался. И все только думал, чтобы сердце не лопнуло или не оторвалось там что внутри. Хотя, оно, может, и оторвалось – кровь-то, кажется, не от зубов, много слишком крови.
Метров за десять увидел, что с кормы лодки свисает веревка, зацепился за нее и некоторое время тащился, пытаясь хоть немного очухаться и продышаться. Веревку на руку намотал и волокся, стараясь успокоиться. Когда пульс слегка прибрался, я подтянулся по канату, повис, попробовал влезть, но не получилось, руки ослабли вкрай.
Пришлось вернуться в воду. Отдохнуть. Я снова намотал на запястье веревку и снова болтался, пробуя хоть немного прийти в себя, опасался, что снизу поднимутся киты-убийцы, отъедят от меня половину.
Лодка довольно большая, сделана грубо и неумело, из самопильных досок и коры, просмолена черной дрянью. Кто-то тайно сделал эту лодку, стащил ее к морю и поплыл.
Минут через десять я все-таки подтянулся и перевалился в лодку, там было четверо: мертвец и живые. Я рассмеялся. Калеки. Живые которые. Слепые. Два пацана и девчонка мелкая. Корейцы, само собой, кому нужны корейцы? Тем более слепые.
С ними сидела мертвая тетка. Сначала я подумал, что это их мать, но потом увидел, что нет, конечно, дети явные корейцы, а это японка, их легко можно узнать, они красивые. Эта тоже, до Сирени ей далеко, но красивая, в красной непромокаемой куртке, кожа белая, у всех японок кожа белая и у этой мертвой. Японка улыбалась, а из бока у нее торчала длинная ржавая арматурина, а крови нет. Хотя, может, в куртку стекла, по-разному люди умирают.
Дети были одеты хорошо, опрятно, но все равно видно, что не японцы. Спали, когда я влез в лодку, не почувствовали, но живые, я живых от мертвых отличать умею. Интересно, куда они плыли? И почему японка? И почему слепые? Нет, я слышал, что бездетные японцы потихоньку усыновляют и ханских детей, но здоровых, а тут…
И где-то ведь она их собрала. Не тощие, чистенькие. Наверное, из Холмска, так я думаю. Пыталась спасти, выгребала от берега – я заметил, что левое весло перепачкано кровью с сорванных рук. Наверное, она умерла, когда выгребла от берега. Я хотел снять с нее куртку и обыскать, однако почему-то не смог этого сделать, наверное, из-за штыря. Я осторожно взял японку за руку и перевалил в воду. Японка некоторое время держалась на поверхности, потом утонула, а я стал осматриваться. В лодке нашлась вода в красных канистрах и пакеты с универсальным сухим пайком. Еда. Вода. Открыл канистру, попил. Настроение улучшилось, я почувствовал, как вода побежала по организму, точно я выпил кружку спирта. На всякий случай я попробовал еще, нет, не спирт, вода. Прохладная, две канистры по двадцать литров. Хватит, чтобы уплыть на край света.
Есть я не стал, боясь уснуть, нечего спать, уселся за весла, развернулся к берегу. К этому моменту лодку отнесло, наверное, мили на полторы.
Навалился на весла и направился к буксиру. Весла тяжеловаты, казалось, что они выстроганы из небольших бревен. Но кое-как я продвигался, хотя мне казалось, что я больше булькаю, чем гребу. Я в жизни ни разу не ходил на веслах. Я понял, что для гребли нужна своя сноровка, на первый взгляд ерунда, на самом деле хитро.
Но постепенно я разогрелся и стал грести лучше и уже справлялся с встречными волнами. Лодку стало раскачивать, меня замутило, к болтанке я оказался непривычен. Наверное, от этой болтанки проснулись пассажиры. Сначала девочка, она открыла глаза и стала глядеть на меня белой пустотой. Видимо, болезнь, здесь полно дряни, от которой можно ослепнуть.
Интересно, это почему? Почему мне так везет? Зачем? Ерш, потом эти… Что ж мне их так подкидывают-то, куда их девать…
Я греб.
– А где мама? – спросила девочка.
Она не видела меня, но поняла, что я не мама.
– Мама, ты где? – повторила девочка.
Я стал налегать на весла, они заскрипели, а я не знал, что сказать.
– Мама! – нервно позвала девочка.
Лет пять, наверное. Хотя по корейцам понять трудно. Может, и старше. Повезло, что до такого возраста дожила, корейцы особенно не заживаются. Особенно слепые.
– Мама! – крикнула девчонка.
– Она пока ушла, – ответил я.
Остальные тоже проснулись и уставились такими же белыми глазами. Я работал веслами, а они глядели.
– Я друг, – сказал я. – Вашей мамы.
– Это хорошо, – сказал мальчик в желтой куртке. Желтый.
Мальчик в синей куртке промолчал. Синий.
– Мамы нет, – сказала девочка.
– Она скоро вернется, – сказал я. – Она…
– Мамы нет, – повторила девочка.
Нет, оно все-таки мне зачем? Все точно в кучу, словно жизнь скомкалась, и то, что было равномерно размазано по годам, сплющилось в дни и часы, собралось в кулак.
Глупо. Смешно. Ерш без языка, эти без глаз, слепые и немые, еле живые, полумертвые. Бред. Хотя ничего необычного, удивительней было бы встретить на острове здорового, я за всю свою жизнь встречал таких два раза. И никогда не встречал двух нормальных детей разом. Не смешно. Страшно.
– Мама ушла. – Девочка хлюпнула носом. – Мама ушла.
– А ты кто? – спросил Желтый.
– Я? – Я греб. – Я знал вашу маму…
– Ты странно говоришь, – перебил Синий. – Ты рыбак?
– Почему рыбак? – не понял я.
